Название: Наизнанку
Автор: Hikori no Inku.
Бета:Tish Niari.
Персонажи: Руки, Кай, Аой, Уруха, Рейта.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Мистика, Психология.
Размер: Мини, 17 страниц.
Статус: Закончен.
Саммари:
«Однажды, умываясь, он просто не увидел своего лица».
© Тень на стене.
«Уже не страшно. Даже когда исчезла последняя черепица. Когда на него смотрела собственная копия. Без глаз».
© Стальной человек.
«Две глубины в его руках. Глубины цвета крови. В рамках простых и незатейливых крестов».
© Кресты на руках.
...
Дисклеймер: Не мои.
Публикация на других ресурсах: С разрешения.
От автора:
Я не знаю с какой целью я создала данное произведение, но написать его было необходимо. Мое вдохновение:
Florence and The Machine – Seven Devils
X-ray Dog – Final Hour
Тень на стене
Руки
В его комнате всегда горел свет. Он не любил ночь. Нет, он не страшился монстров. Он боялся цвета. Чернильно-синего. В тон его кошмару. Непроглядно темный, как цвет глубины его души.
Он не любил солнце.
Скорее ненавидел. Но солнце спасало. Спасало от того, что притаилось в нем самом. Спряталось в венах и эпителии, скрылось за скелетом. За семью замками в черепной коробке.
Он не любил сумерки.
Ибо они очаровывали. Затягивая на дно, они говорили ему о бездне, что притаилась в тенях. Манили своим оттенком. Завлекали сказками о забытии, о том времени, когда цветов еще не было. Когда не было людей. Были лишь их отражения. Те самые, что ползали по поверхности земли. Низко, прижимаясь и боясь поднять головы. Черные силуэты.
Они вещали ему о временах, когда были лишь звуки, когда не было души, а сущность человечья была подобна чудовищу. И единственный слушатель боялся этих рассказов. Боялся больше, чем смерти.
Он купил себе плеер, чтобы слушать музыку, когда его начинали звать. Когда кричали его имя. Когда крик переходил в гробовой плач, когда вой облачался в звериную маску. И стены приобретали оскал – зловещий, вне человеческого мира.
Он лишь крепче жмурил глаза, когда комната меняла свои очертания. Когда поверхность сжимала. Не тело. Сердце. Он прижимал ладонями и без того большие наушники. Прижимал и мечтал оглохнуть. Провалиться в реальность, где нет ни звуков, ни цветов. Не в ту, о которой говорили и нашептывали блики на полу. Нет. Он мечтал о мире, где будет лишь он, а еще его сердце.
Он бродил по улицам изо дня в день.
И с каждым днем прогулки становились быстрее. С каждым днем он все стремительнее проносился по улицам. Лишь бы не видеть, как тени поглощают своих хозяев, как занимают их места. Одинокий свидетель боялся опустить глаза. Ведь тогда он бы все увидел. Лица, застывшие в вечном ужасе. Обреченность, выточенную в гравии асфальта. Увидел и лишился бы себя. За одну лишь возможность быть наблюдателем.
Он почти перестал дышать.
Страшился вдохнуть в себя одну из этих теней. Проснуться и понять, что теперь ему уготована лишь одна участь – ползать. И поэтому не спал.
Сложно, почти невозможно. Его силы таяли. Уходили вместе с красками с его лица. Вместе с оттенками дня и отголосками ночи. Одинокий безумец. Самый вменяемый. Самый живой.
Он стал носить с собой нож, а еще зажигалку. Наивно надеялся, что тень испугается света, и он проживет на миг дольше. Он так хотел жить… да только одного желания мало.
Все решилось слишком просто и даже банально. Однажды, умываясь, он просто не увидел своего лица. Непроницаемая маска, глянцевая пленка. Ни одной знакомой черты. И только там, где раньше были его губы, где прежде расцветала искренняя улыбка, цвет был чуть темнее. Ухмылка гиены. Плотоядная и ядовитая. И на миг ему померещилось, что в углу виднеется отравленный нектар.
Он ничего не произнес. Даже не закричал. Вернее, пытался, но голоса не было. Ни единого звука, ни малейшего писка. Он бежал по коридору, несся сломя голову в спальню - на поводу у детского инстинкта. Надеялся спрятаться под одеялом. Да только паркет под ногами потерял былую твердость. Дерево начало впитывать его, словно живительную влагу. Щиколотки, лодыжки, колени.
И он ощущал…
Холод, а еще безжизненность. Как мертвый, только страшнее.
Он не понял, как ему хватило сил добраться до спальни. Он почти пропал. Его почти не стало. И последние секунды его серой и непримечательной жизни на исходе. Ему не найти спасения. И все, что он увидит перед смертью – свою тень.
Она уже готова.
Вырывается из бледной хватки стен. Рвется занять свое законное место. Ее иллюзорное тело почти трехмерно. Ее несуществующий разум почти ликует. Ее выдуманная жизнь - почти реальность.
И все, на что хватает сил у перепуганного и изможденного организма – достать нож. И все, что приходит в голову – вонзить его прямо в тень. В ее руку, что хотела отделиться первой.
Странно, непонятно, непостижимо, но почему-то это сработало. Вопреки рациональности этого изрешеченного серостью мира. И темная гостья негодует. Истерит и рвет. Пытается вырвать нож, но, отчего-то орудие держит ее крепко. Может, потому, что в этот момент его обладатель хочет жить как никогда. Может быть, потому что в этот момент он хочет дышать как никогда.
Тень предпринимает попытки… снова и снова. Да только паркет вновь становится твердым. Выплевывает человека обратно, ведь решимость ему не переварить. Ту самую, что поселилась в древесно-карих глазах. И, словно по наитию, безумец знает что делать. И, словно по волшебству, решается все и сразу.
Щелчок – искры танцуют, целуясь с кремнем. Шаг, и рука не дрожит. Вдох – он не уступит. И все, что остается завоевательнице – биться в агонии, когда обои загораются быстро и без сопротивления. Лишь в одном месте. Пламя кружит вокруг паразита, давит тесным кольцом. Танцует в огненном водовороте. На миг юноше мерещится, что все это время его дом был за него. Весь мир был за него, но он не замечал, окутанный страхом и состраданием к самому себе.
Не дрогнула.
Ни одна черта на его лице не дрогнула. Даже когда тень завопила на частоте, близкой к нечеловеческой. Даже когда горели ее внутренности. Он не дрогнул, ведь под тлеющим покровом тьмы алели раскаленные штрихи. Тусклые вначале. Едва заметные. Секунды – и они вобрали в себя все пламя. Стали им. Впитали в себя всю мощь. От тени не осталось и следа – лишь обугленные обои. Обои, поверх которых горели буквы. Ослепительнее света сверхновой.
«Руки».
Он больше не боялся. Теперь он знал. Знал, что может все.
Стальной человек
Кай
«Стальной человек».
Так он прозвал своего гостя. Визитера сумрака, появлявшегося один раз в месяц. В ночь на полнолуние.
Поначалу было страшно. Поначалу он пытался что-то сделать. Что-то предпринять. Просил родных остаться с ним на ночь, чтобы те увидели гостя. Они не слышали. Просил друзей, не оставлять его одного. Но они не верили и смеялись. А после и вовсе отвернулись. Бракованная душа, зараженное сердце. Отмахнулись, как от чумы.
Не осталось никого и ничего.
Лишь визиты к психологу, а после – к психиатру. По нарастающей. Тщетно. Гость приходил вновь и вновь. Он парил около окна на седьмом этаже. Живой металл преодолел границы разумного и просился к нему в дом. Безмолвно. И парень впускал. Каждый раз он впускал его. По собственной воле.
Почему?
Даже приготовил стул для несуществующего гостя…в углу кухни. Возле того самого окна, что служил дверью для парящего рыцаря. И тот послушно садился на него и больше не сходил. Каждый раз. Всегда.
Было жутко.
От осознания ирреальности действительности.
Ему было страшно.
От осознания собственной негодности, того, что сломались… он сам, его разум, что-то внутри. Неправильный. Неудачная попытка природы. Ее простая дисфункция. И все же…
И все же, ему хотелось жить.
Пусть так - размеренно и нелюдимо. С невидимым наблюдателем на кухне. С клеймом психопата, больного, урода. Но так хотелось… В этом ведь нет ничего страшного?
Он замкнулся в себе.
Ночной странник стал его единственным другом. Когда парень читал, когда пил чай, даже когда молчал. Единственным, кто находился с ним. Кто слушал его. Слушал и слышал, как бьется сердце, как оно о чем-то просит.
Он начал врать.
Всем и вся. Родителям, психотерапевту. Врал, что все прекратилось. Что стало лучше. Он отвечал на их вопросы и снова чувствовал себя беззащитным. Как в детстве. Как тогда, когда его так же не приняли. Из-за того, что видел иначе, мыслил иначе. Из-за того, что отделился от стада, не хотел быть с ним. Почти забыл об этом. Впрочем, какая теперь разница?
Он привык.
Привык ко всему. Даже к своему стальному собеседнику. Начал с ним разговаривать. Много и часто. Почти каждый его визит… до утра. Вернее, парень говорил – а рыцарь слушал. И, кажется, что отвечал.
Он был скрыт.
Ответ на любой интересующий тебя вопрос был скрыт в его глазах. Там, где они должны были быть. В том месте, где зияла безграничная пустота. Он видел ответы на все, о чем думал, о чем говорил. О самом сокровенном, о самом болезненном. Он вглядывался в несуществующие глаза призрачного визитера и ощущал умиротворение. И то, как что-то менялось. Но что?
Он пытался уверить себя, что это – всего лишь мираж длительного одиночества. Всего лишь иллюзия воспаленного разума. Но становилось больнее. Потому что стальной человек стал роднее самых близких. От того, что другие вновь не приняли. Загнали в собственные рамки. Посадили в аквариум, ограничив свободу. Посадили, но даже не подумали о том, чтобы налить туда воды. Хотя бы капельку. Чуть-чуть. Один глоток.
Ему мерещилось.
Все чаще и чаще ему мерещилось, что с рыцарем что-то не так. Нет, не мерещилось. Он понял это в тот момент, когда молчаливый гость пришел в очередной раз. В очередной раз он сел на приготовленный для него стул…
Да только от этой простой манипуляции его доспехи стали осыпаться. Как черепица. На руке, между локтем и запястьем. Совсем чуть-чуть. И только сейчас стало заметно, что стальная чешуя потеряла цвет. Хрупкая. Истощенное стекло. Металлическая кожа дала брешь, а за ней… А за ней совсем человеческая, мраморного оттенка.
Не верил.
Он не верил своим глазам. Но тепло под пальцами манило. Рыцарь манил. Взгляд его невидимых глаз. И парень подошел. Подошел к нему ближе. А визитер все так же сидел на стуле. Без единого движения, и, кажется, о чем-то просил.
- Можно? – Не он. Его рука, сама. Так казалось. Молчаливое согласие стального человека, и он дотронулся до пораженного участка.
«Теплый». – Первое, что пришло на ум.
«Живой». – Так странно.
«Как же хорошо». – Так обыденно.
Безумная радость. Потому что он касался.
Безумный восторг. Потому что ничего не было роднее этих прикосновений.
Ничего.
Он не помнил ровным счетом ничего. Лишь обрывки реальности в его упоенном сознании. Той самой, где начал срывать доспехи со своего помешательства. Черепица за черепицей. И с каждым отколовшимся кусочком ему казалось, что оживает он сам. Что сердце начинает биться иначе. Взаправду.
Он стащил рыцаря на пол, следуя за ним. Все так же неистово срывая ошметки былой брони, оголяя беззащитную кожу. И почему-то казалось, что она намного прочнее стали.
Он срывал с ночного собеседника обветшавший барьер. Пазл за пазлом . Скользил руками по коленям, бедрам, впалому животу. Оставляя после себя лишь наготу, а еще шлейф легкости. Он с жадностью срывал с него все до последней крошки. А когда дошел до груди - почувствовал. Как сильно и глубоко дышит. А еще прерывисто и жадно. Словно в первый раз. Словно никогда не дышал. Не знал, как это делать.
Он обнимал его за плечи, скользил по запястьям и успокаивающе прижимал к себе, когда осталась только голова. Только она осталась закованной в ненужную никому броню. Он пытался успокоить немого наблюдателя. Просто по наитию, не зная почему. Пытался, но собственная нервная система давно дала сбой.
Он начал дышать в унисон с ним, со своим странным гостем. Так же рвано и хаотично и так же невесомо. Они дрожали и резонировали, а еще возрождались… Друг в друге.
Он прикоснулся рукой к покрову стали. К тому месту, где должна быть скула. И рыцарь вновь не ответил. Лишь положил вторую руку на свободную скулу.
Он осознал, что назад дороги нет. Задержал дыхание. Слишком поздно. Уже не страшно. Даже когда исчезла последняя черепица. Когда на него смотрела собственная копия. Без глаз. Заместо них по-прежнему пустота…
Нет. Даже ее там не было. Лишь черный. И бесконечное падение. Как время, как взрыв. Но почему-то не страшно.
Он притянул двойника к себе. Того, кого прятал так долго в себе. Того, кого боялся выпустить из тьмы. Того, кого заключил в тюрьму, идя на поводу других. Сначала против воли, а потом смирившись. А еще немного погодя – забыв обо всем, оставив его слепнуть.
- Прости. – Он беспрерывно шептал, держа в объятиях дрожащее тело. Пытаясь согреть и дать надежду.
-Прости. – Сжимал крепче, ощущая, насколько слаб двойник, насколько хрупок и изможден. Изможден ожиданием – худшей из пыток.
Он целовал его. Безудержно, не прерываясь ни на секунду, даже на мгновение. Целовал куда придется. В плечи, ключицы, грудь, виски, скулы. Чувствуя, насколько приятным может быть касание. Познавая, каким свободным может стать. Мог уже давно.
Он целовал его запястья, а пришелец из ночи улыбался. Глупо и облегченно, а еще блаженно. Потому что теперь ему не грозит тьма. Потому что теперь о нем не забудут, не бросят в угоду остальным.
Он целовал стального человека в шею. Долго и томно. Оттого, что не мог оторваться. Оттого, что не мог надышаться им, свободой. Теперь уже общей. И от осознания этого все встало на свои места. Все стало правильным.
Он не знал, что творит. Отказывался понимать происходящее. Да и зачем? Когда собственные губы припадали к чужим. Когда тьма накрывала и становилась светом. Когда тонули вместе, друг в друге. В собственном океане свободы. Больше никаких аквариумов – лишь сплетение тел. Только выдох одного, ставший вдохом другого. Едины. Его мир, его вселенная, что теперь будет с ним. Всегда.
Он не знал, сколько времени прошло. Сколько звезд взорвалось в этот миг во вселенной. Сколько реальностей погибло. И как долго он ласкал своего эфемерного двойника. Своего истощенного рыцаря. Он не знал. Не хотел, не мог.
Лишь касался - просто и невинно. Не более. Но от этого становилось, как никогда. Он рождался вновь и вновь. С каждым новым прикосновением. С каждым ответом своего тихого гостя… трепетным.
Он осознал, что наступает утро, слишком заторможено. Слишком рано закончилась ночь. И ему бы хотелось остановить все на свете. Оставить так, как есть. И плевать, если ради этого потребуется взорвать еще пару вселенных.
Да только мраморная кожа под ним становилась все более эфемерной. Таяла и исчезала. Исчезала в нем самом. Он ощущал, как его покидает ночной гость. Вслед за мраком. Самый эфемерный, самый родной. Растворяется, позволяя впитать в себя со счастливой улыбкой на губах. Он счастлив, растворяясь в том, кто держит его так сильно, так трепетно. Впервые он по-настоящему счастлив.
Что-то затаилось. Там, внутри. Он понял это, как только исчез его двойник. Когда он впитал его последнюю крупицу – улыбку. Своими губами.
Теперь глубоко в нем появилось что-то сильное. Резкое, честное, а еще острое. Как воля. И кто где - уже не отличить. Он верит в это на выдохе и чувствует – на вдохе. Слабый, изнуренный, но живой. Теперь живой.
Он наблюдал, как медленно встает солнце, как теплеет воздух. Наблюдал, вспоминая поцелуи. А еще принятие.
Принятие самого себя. И, кажется, он исцеловал его всего. И, кажется, он целовал его глазницы.
Однажды там появятся новые глаза. Пронзительно карие. Глаза, которые не побоятся порицаний. Глаза, что будут смотреть в будущее с надеждой. И от этого становится тепло. В унисон с алым, что течет по утреннему небу. И хочется улыбнуться. Впервые. Искренне.
Конец фанфика
Автор: Hikori no Inku.
Бета:Tish Niari.
Персонажи: Руки, Кай, Аой, Уруха, Рейта.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Мистика, Психология.
Размер: Мини, 17 страниц.
Статус: Закончен.
Саммари:
«Однажды, умываясь, он просто не увидел своего лица».
© Тень на стене.
«Уже не страшно. Даже когда исчезла последняя черепица. Когда на него смотрела собственная копия. Без глаз».
© Стальной человек.
«Две глубины в его руках. Глубины цвета крови. В рамках простых и незатейливых крестов».
© Кресты на руках.
...
Дисклеймер: Не мои.
Публикация на других ресурсах: С разрешения.
От автора:
Я не знаю с какой целью я создала данное произведение, но написать его было необходимо. Мое вдохновение:
Florence and The Machine – Seven Devils
X-ray Dog – Final Hour
Тень на стене
Руки
В его комнате всегда горел свет. Он не любил ночь. Нет, он не страшился монстров. Он боялся цвета. Чернильно-синего. В тон его кошмару. Непроглядно темный, как цвет глубины его души.
Он не любил солнце.
Скорее ненавидел. Но солнце спасало. Спасало от того, что притаилось в нем самом. Спряталось в венах и эпителии, скрылось за скелетом. За семью замками в черепной коробке.
Он не любил сумерки.
Ибо они очаровывали. Затягивая на дно, они говорили ему о бездне, что притаилась в тенях. Манили своим оттенком. Завлекали сказками о забытии, о том времени, когда цветов еще не было. Когда не было людей. Были лишь их отражения. Те самые, что ползали по поверхности земли. Низко, прижимаясь и боясь поднять головы. Черные силуэты.
Они вещали ему о временах, когда были лишь звуки, когда не было души, а сущность человечья была подобна чудовищу. И единственный слушатель боялся этих рассказов. Боялся больше, чем смерти.
Он купил себе плеер, чтобы слушать музыку, когда его начинали звать. Когда кричали его имя. Когда крик переходил в гробовой плач, когда вой облачался в звериную маску. И стены приобретали оскал – зловещий, вне человеческого мира.
Он лишь крепче жмурил глаза, когда комната меняла свои очертания. Когда поверхность сжимала. Не тело. Сердце. Он прижимал ладонями и без того большие наушники. Прижимал и мечтал оглохнуть. Провалиться в реальность, где нет ни звуков, ни цветов. Не в ту, о которой говорили и нашептывали блики на полу. Нет. Он мечтал о мире, где будет лишь он, а еще его сердце.
Он бродил по улицам изо дня в день.
И с каждым днем прогулки становились быстрее. С каждым днем он все стремительнее проносился по улицам. Лишь бы не видеть, как тени поглощают своих хозяев, как занимают их места. Одинокий свидетель боялся опустить глаза. Ведь тогда он бы все увидел. Лица, застывшие в вечном ужасе. Обреченность, выточенную в гравии асфальта. Увидел и лишился бы себя. За одну лишь возможность быть наблюдателем.
Он почти перестал дышать.
Страшился вдохнуть в себя одну из этих теней. Проснуться и понять, что теперь ему уготована лишь одна участь – ползать. И поэтому не спал.
Сложно, почти невозможно. Его силы таяли. Уходили вместе с красками с его лица. Вместе с оттенками дня и отголосками ночи. Одинокий безумец. Самый вменяемый. Самый живой.
Он стал носить с собой нож, а еще зажигалку. Наивно надеялся, что тень испугается света, и он проживет на миг дольше. Он так хотел жить… да только одного желания мало.
Все решилось слишком просто и даже банально. Однажды, умываясь, он просто не увидел своего лица. Непроницаемая маска, глянцевая пленка. Ни одной знакомой черты. И только там, где раньше были его губы, где прежде расцветала искренняя улыбка, цвет был чуть темнее. Ухмылка гиены. Плотоядная и ядовитая. И на миг ему померещилось, что в углу виднеется отравленный нектар.
Он ничего не произнес. Даже не закричал. Вернее, пытался, но голоса не было. Ни единого звука, ни малейшего писка. Он бежал по коридору, несся сломя голову в спальню - на поводу у детского инстинкта. Надеялся спрятаться под одеялом. Да только паркет под ногами потерял былую твердость. Дерево начало впитывать его, словно живительную влагу. Щиколотки, лодыжки, колени.
И он ощущал…
Холод, а еще безжизненность. Как мертвый, только страшнее.
Он не понял, как ему хватило сил добраться до спальни. Он почти пропал. Его почти не стало. И последние секунды его серой и непримечательной жизни на исходе. Ему не найти спасения. И все, что он увидит перед смертью – свою тень.
Она уже готова.
Вырывается из бледной хватки стен. Рвется занять свое законное место. Ее иллюзорное тело почти трехмерно. Ее несуществующий разум почти ликует. Ее выдуманная жизнь - почти реальность.
И все, на что хватает сил у перепуганного и изможденного организма – достать нож. И все, что приходит в голову – вонзить его прямо в тень. В ее руку, что хотела отделиться первой.
Странно, непонятно, непостижимо, но почему-то это сработало. Вопреки рациональности этого изрешеченного серостью мира. И темная гостья негодует. Истерит и рвет. Пытается вырвать нож, но, отчего-то орудие держит ее крепко. Может, потому, что в этот момент его обладатель хочет жить как никогда. Может быть, потому что в этот момент он хочет дышать как никогда.
Тень предпринимает попытки… снова и снова. Да только паркет вновь становится твердым. Выплевывает человека обратно, ведь решимость ему не переварить. Ту самую, что поселилась в древесно-карих глазах. И, словно по наитию, безумец знает что делать. И, словно по волшебству, решается все и сразу.
Щелчок – искры танцуют, целуясь с кремнем. Шаг, и рука не дрожит. Вдох – он не уступит. И все, что остается завоевательнице – биться в агонии, когда обои загораются быстро и без сопротивления. Лишь в одном месте. Пламя кружит вокруг паразита, давит тесным кольцом. Танцует в огненном водовороте. На миг юноше мерещится, что все это время его дом был за него. Весь мир был за него, но он не замечал, окутанный страхом и состраданием к самому себе.
Не дрогнула.
Ни одна черта на его лице не дрогнула. Даже когда тень завопила на частоте, близкой к нечеловеческой. Даже когда горели ее внутренности. Он не дрогнул, ведь под тлеющим покровом тьмы алели раскаленные штрихи. Тусклые вначале. Едва заметные. Секунды – и они вобрали в себя все пламя. Стали им. Впитали в себя всю мощь. От тени не осталось и следа – лишь обугленные обои. Обои, поверх которых горели буквы. Ослепительнее света сверхновой.
«Руки».
Он больше не боялся. Теперь он знал. Знал, что может все.
Стальной человек
Кай
«Стальной человек».
Так он прозвал своего гостя. Визитера сумрака, появлявшегося один раз в месяц. В ночь на полнолуние.
Поначалу было страшно. Поначалу он пытался что-то сделать. Что-то предпринять. Просил родных остаться с ним на ночь, чтобы те увидели гостя. Они не слышали. Просил друзей, не оставлять его одного. Но они не верили и смеялись. А после и вовсе отвернулись. Бракованная душа, зараженное сердце. Отмахнулись, как от чумы.
Не осталось никого и ничего.
Лишь визиты к психологу, а после – к психиатру. По нарастающей. Тщетно. Гость приходил вновь и вновь. Он парил около окна на седьмом этаже. Живой металл преодолел границы разумного и просился к нему в дом. Безмолвно. И парень впускал. Каждый раз он впускал его. По собственной воле.
Почему?
Даже приготовил стул для несуществующего гостя…в углу кухни. Возле того самого окна, что служил дверью для парящего рыцаря. И тот послушно садился на него и больше не сходил. Каждый раз. Всегда.
Было жутко.
От осознания ирреальности действительности.
Ему было страшно.
От осознания собственной негодности, того, что сломались… он сам, его разум, что-то внутри. Неправильный. Неудачная попытка природы. Ее простая дисфункция. И все же…
И все же, ему хотелось жить.
Пусть так - размеренно и нелюдимо. С невидимым наблюдателем на кухне. С клеймом психопата, больного, урода. Но так хотелось… В этом ведь нет ничего страшного?
Он замкнулся в себе.
Ночной странник стал его единственным другом. Когда парень читал, когда пил чай, даже когда молчал. Единственным, кто находился с ним. Кто слушал его. Слушал и слышал, как бьется сердце, как оно о чем-то просит.
Он начал врать.
Всем и вся. Родителям, психотерапевту. Врал, что все прекратилось. Что стало лучше. Он отвечал на их вопросы и снова чувствовал себя беззащитным. Как в детстве. Как тогда, когда его так же не приняли. Из-за того, что видел иначе, мыслил иначе. Из-за того, что отделился от стада, не хотел быть с ним. Почти забыл об этом. Впрочем, какая теперь разница?
Он привык.
Привык ко всему. Даже к своему стальному собеседнику. Начал с ним разговаривать. Много и часто. Почти каждый его визит… до утра. Вернее, парень говорил – а рыцарь слушал. И, кажется, что отвечал.
Он был скрыт.
Ответ на любой интересующий тебя вопрос был скрыт в его глазах. Там, где они должны были быть. В том месте, где зияла безграничная пустота. Он видел ответы на все, о чем думал, о чем говорил. О самом сокровенном, о самом болезненном. Он вглядывался в несуществующие глаза призрачного визитера и ощущал умиротворение. И то, как что-то менялось. Но что?
Он пытался уверить себя, что это – всего лишь мираж длительного одиночества. Всего лишь иллюзия воспаленного разума. Но становилось больнее. Потому что стальной человек стал роднее самых близких. От того, что другие вновь не приняли. Загнали в собственные рамки. Посадили в аквариум, ограничив свободу. Посадили, но даже не подумали о том, чтобы налить туда воды. Хотя бы капельку. Чуть-чуть. Один глоток.
Ему мерещилось.
Все чаще и чаще ему мерещилось, что с рыцарем что-то не так. Нет, не мерещилось. Он понял это в тот момент, когда молчаливый гость пришел в очередной раз. В очередной раз он сел на приготовленный для него стул…
Да только от этой простой манипуляции его доспехи стали осыпаться. Как черепица. На руке, между локтем и запястьем. Совсем чуть-чуть. И только сейчас стало заметно, что стальная чешуя потеряла цвет. Хрупкая. Истощенное стекло. Металлическая кожа дала брешь, а за ней… А за ней совсем человеческая, мраморного оттенка.
Не верил.
Он не верил своим глазам. Но тепло под пальцами манило. Рыцарь манил. Взгляд его невидимых глаз. И парень подошел. Подошел к нему ближе. А визитер все так же сидел на стуле. Без единого движения, и, кажется, о чем-то просил.
- Можно? – Не он. Его рука, сама. Так казалось. Молчаливое согласие стального человека, и он дотронулся до пораженного участка.
«Теплый». – Первое, что пришло на ум.
«Живой». – Так странно.
«Как же хорошо». – Так обыденно.
Безумная радость. Потому что он касался.
Безумный восторг. Потому что ничего не было роднее этих прикосновений.
Ничего.
Он не помнил ровным счетом ничего. Лишь обрывки реальности в его упоенном сознании. Той самой, где начал срывать доспехи со своего помешательства. Черепица за черепицей. И с каждым отколовшимся кусочком ему казалось, что оживает он сам. Что сердце начинает биться иначе. Взаправду.
Он стащил рыцаря на пол, следуя за ним. Все так же неистово срывая ошметки былой брони, оголяя беззащитную кожу. И почему-то казалось, что она намного прочнее стали.
Он срывал с ночного собеседника обветшавший барьер. Пазл за пазлом . Скользил руками по коленям, бедрам, впалому животу. Оставляя после себя лишь наготу, а еще шлейф легкости. Он с жадностью срывал с него все до последней крошки. А когда дошел до груди - почувствовал. Как сильно и глубоко дышит. А еще прерывисто и жадно. Словно в первый раз. Словно никогда не дышал. Не знал, как это делать.
Он обнимал его за плечи, скользил по запястьям и успокаивающе прижимал к себе, когда осталась только голова. Только она осталась закованной в ненужную никому броню. Он пытался успокоить немого наблюдателя. Просто по наитию, не зная почему. Пытался, но собственная нервная система давно дала сбой.
Он начал дышать в унисон с ним, со своим странным гостем. Так же рвано и хаотично и так же невесомо. Они дрожали и резонировали, а еще возрождались… Друг в друге.
Он прикоснулся рукой к покрову стали. К тому месту, где должна быть скула. И рыцарь вновь не ответил. Лишь положил вторую руку на свободную скулу.
Он осознал, что назад дороги нет. Задержал дыхание. Слишком поздно. Уже не страшно. Даже когда исчезла последняя черепица. Когда на него смотрела собственная копия. Без глаз. Заместо них по-прежнему пустота…
Нет. Даже ее там не было. Лишь черный. И бесконечное падение. Как время, как взрыв. Но почему-то не страшно.
Он притянул двойника к себе. Того, кого прятал так долго в себе. Того, кого боялся выпустить из тьмы. Того, кого заключил в тюрьму, идя на поводу других. Сначала против воли, а потом смирившись. А еще немного погодя – забыв обо всем, оставив его слепнуть.
- Прости. – Он беспрерывно шептал, держа в объятиях дрожащее тело. Пытаясь согреть и дать надежду.
-Прости. – Сжимал крепче, ощущая, насколько слаб двойник, насколько хрупок и изможден. Изможден ожиданием – худшей из пыток.
Он целовал его. Безудержно, не прерываясь ни на секунду, даже на мгновение. Целовал куда придется. В плечи, ключицы, грудь, виски, скулы. Чувствуя, насколько приятным может быть касание. Познавая, каким свободным может стать. Мог уже давно.
Он целовал его запястья, а пришелец из ночи улыбался. Глупо и облегченно, а еще блаженно. Потому что теперь ему не грозит тьма. Потому что теперь о нем не забудут, не бросят в угоду остальным.
Он целовал стального человека в шею. Долго и томно. Оттого, что не мог оторваться. Оттого, что не мог надышаться им, свободой. Теперь уже общей. И от осознания этого все встало на свои места. Все стало правильным.
Он не знал, что творит. Отказывался понимать происходящее. Да и зачем? Когда собственные губы припадали к чужим. Когда тьма накрывала и становилась светом. Когда тонули вместе, друг в друге. В собственном океане свободы. Больше никаких аквариумов – лишь сплетение тел. Только выдох одного, ставший вдохом другого. Едины. Его мир, его вселенная, что теперь будет с ним. Всегда.
Он не знал, сколько времени прошло. Сколько звезд взорвалось в этот миг во вселенной. Сколько реальностей погибло. И как долго он ласкал своего эфемерного двойника. Своего истощенного рыцаря. Он не знал. Не хотел, не мог.
Лишь касался - просто и невинно. Не более. Но от этого становилось, как никогда. Он рождался вновь и вновь. С каждым новым прикосновением. С каждым ответом своего тихого гостя… трепетным.
Он осознал, что наступает утро, слишком заторможено. Слишком рано закончилась ночь. И ему бы хотелось остановить все на свете. Оставить так, как есть. И плевать, если ради этого потребуется взорвать еще пару вселенных.
Да только мраморная кожа под ним становилась все более эфемерной. Таяла и исчезала. Исчезала в нем самом. Он ощущал, как его покидает ночной гость. Вслед за мраком. Самый эфемерный, самый родной. Растворяется, позволяя впитать в себя со счастливой улыбкой на губах. Он счастлив, растворяясь в том, кто держит его так сильно, так трепетно. Впервые он по-настоящему счастлив.
Что-то затаилось. Там, внутри. Он понял это, как только исчез его двойник. Когда он впитал его последнюю крупицу – улыбку. Своими губами.
Теперь глубоко в нем появилось что-то сильное. Резкое, честное, а еще острое. Как воля. И кто где - уже не отличить. Он верит в это на выдохе и чувствует – на вдохе. Слабый, изнуренный, но живой. Теперь живой.
Он наблюдал, как медленно встает солнце, как теплеет воздух. Наблюдал, вспоминая поцелуи. А еще принятие.
Принятие самого себя. И, кажется, он исцеловал его всего. И, кажется, он целовал его глазницы.
Однажды там появятся новые глаза. Пронзительно карие. Глаза, которые не побоятся порицаний. Глаза, что будут смотреть в будущее с надеждой. И от этого становится тепло. В унисон с алым, что течет по утреннему небу. И хочется улыбнуться. Впервые. Искренне.
Конец фанфика