Наизнанку

[Hikori no Inku]

Начало фанфика

Кресты на руках

Уруха

Они появились слишком внезапно. Без особой на то причины. Так он думал. Нечеткие, эфемерные, бесформенные.

Вначале.

Он думал, что это сыпь. Едва различимая. Почти в тон кожи. Он даже не сразу заметил ее. Да и когда заметил - не придал значения.

«Само пройдет». – Наивно полагал он.

«Само пройдет». – Но отметины лишь крепли. Крепли и набирали очертания.

Легкий розовый и первые задатки четких граней, и его подсознательный страх. Там, на уровне животных инстинктов. Разум… разум же был глух.

Алые, точеные грани на руках, и он начал нервничать. Все чаще теребил кожу на ладонях. Все чаще ее царапал, до крови. Но даже полосы цвета спелого граната не могли перечеркнуть то, что расползалось по линиям жизни, по слегка огрубелой коже.

И как-то его знакомый спросил, что он высматривает. И он ответил. На что получил лишь смех. А еще короткое:
«Что за девчачьи загоны? Твоя кожа в отличном состоянии, там ничего нет».

Он испугался. Тогда он впервые испугался. Так ему казалось. Да только…

Рубиновый. Глубокий, вязкий, многогранный, а еще бездонный. Две глубины в его руках. Глубины цвета крови. В рамках простых и незатейливых крестов.

Они ожили в его ладонях. И он узрел. Он увидел плещущуюся вечность. Безграничное море, а еще себя. Там, на самом дне. На дне небытия.

Он кричал.

Кричал истошно, без памяти, до хрипа.

Он вопил.

Пытался звать, просто звуком. Так надеялся, что кто-нибудь придет и спасет. Он так надеялся, что прибегут хотя бы соседи. Но никто не пришел. Ни тогда, ни через час, ни на следующий день. Квартира на одного.

Он сорвал голос.

И не говорил. Он забинтовал руки и окольцевал эпителий в слой из кожи. Перчатки. Вопреки жаре. Он не мыл свои руки. А еще не смотрел на них. Даже когда готовил для себя. Только для себя. Один. Всегда. С детства.
Он пробовал посетить врачей. Терапевт, дерматолог, а дальше… Логичное продолжение, но он сбежал. Не захотел посещать сеансы. Зачем? Они все равно не поймут.

Ему было жарко, чересчур. За гранью выносливости. Но он терпел, осязая, как раз за разом выступает испарина на руках, как преет кожа, как на ней появляется сыпь. Вполне реальная.

Чувствовал всеми фибрами, но рук не разматывал. Даже в душе и ванной… даже там злосчастная кожа была на нем. Ну и что?

Пока можно сохранить подобие спокойной жизни, держась за иллюзию разума. Пока можно…

И все же, время было нещадно. Оно получило свое. Как всегда.

В один прекрасный день его перчатки стали намокать. Намокать больше обычного.

«Опять потею». – Вполне рационально, но, вопреки здравому умозаключению, кожа становилась влажной.

Все больше и больше. Он сидел на диване. Сидел и читал книжку. До последнего. Он до последнего отказывался обращать внимание на происходящее. Как и всегда. Есть только цель, есть только он, есть только его работа.

А еще водопады алой жидкости. Те, что начали сочиться из его рук. Тонкие струйки поначалу. Но с каждой секундой поток набирал обороты. Креп и зверел. Увеличивал собственную мощь.

Он не верил своим глазам. Он принимал за истину физику и законы Ньютона, земное притяжение. Но не это. Никаких ангелов и демонов, никакой жизни после смерти и никакой души.

И, словно издеваясь, вопреки всему, поток струился по его рукам. Он давно поглотил безымянную книгу. Поглотил и продолжил свой путь. Вниз по линии вен. Прямо на бархатную обивку дивана, под немой крик хозяина.

Он зажал бы свой рот, если бы в этот самый момент не был готов отрубить собственные руки. Лишь бы все прекратилось. Впервые он начал молиться. Неизвестно кому. Молиться, чтобы все закончилось.

Тщетно, и, словно в насмешку над ним, у самых ног клубком свернулось озеро. Оно пожирало его гостиную, сантиметр за сантиметром. Топило все, что он нажил непосильным трудом. Все, чем он жил. Единственное что у него было. Его имущество. Оно увязало в жадной глотке озера. Под напором нескончаемого потока.

Истерика.

Его накрыла тихая истерика, когда он размотал свои руки. Когда он увидел воочию, как кресты извергают жидкость - мутную, прогнившую. Запах топи, застоя, ограниченности.

Его трясло.

Точнее не его. Только руки. Вся его нервная система сосредоточилась там. Он поджал под себя ноги, ссутулился, не отрывая глаз. Ни на секунду. А руки продолжали дрожать. Потому что система сходила на «нет». Потому что поток усиливался. Потому что…

Его перемкнуло.

Слишком резко. И организм не выдержал. Он прижимал руки ко всему. К груди, бедрам, бокам, животу… Глупо наделся заткнуть поток. Тщетно пытался угомонить воду цвета спелого граната. Но она была непреклонна. Безжалостна. И на местах, куда прикасались кресты, возникли новые. Зияющие дыры. Новые потоки.

Он вопил, а еще рычал, и сквозь этот рев прорывался плач. Плач вперемешку со всхлипами. Он ничего не понимал. Он больше ничего не понимал. Рыдал до тех пор, пока вода не полилась изо рта. И тогда ему показалось, что он изрыгает бездну, что его тошнит вечностью. Он больше не кричал. Лишь плакал, все так же сидя на диване.

Изрешеченный человек.

И слезы его были цвета изысканного «Бордо». Идеальное сочетание, столь уместное.

Он утопал в собственной крови.

Так ему казалось. Утопал. И вместе с ним - вся его квартира. Бассейн для смертника. И он его обитатель. Он последний раз глотнул кислород, прежде чем погрузиться на дно. В тот самый миг, когда вода достигла потолка.

Он ждал своей смерти.

Приготовился умереть, покорившись стихии. Но вместо смерти пришла легкость. Он по-прежнему дышал. Странно, но дышал. Вода входила в один из многочисленных крестов и выходила через другой.

А вместе с ней - воспоминания. Их подобие. Ни любви, ни преданности, ни чувств. Ничего.

Он слишком рано повзрослел. Слишком рано его научили игнорировать светлое – душу. Родители. Сами того не подозревая. Пустышка, никаких эмоций. Ему их просто не привили, не посчитали нужным.

Никакой ласки.

Лишь холод отчужденности. И от воспоминания об этом он начал мерзнуть. Но воде все равно. Вода безучастна. Она пронзала насквозь.

Никакого тепла.

Ни намека на его проявление. И от этого становится страшно, вновь. Как тогда, когда один в темной комнате. Но вода неумолима. Вымывает, вопреки жуткой боли. Той, что саднит, дерет органы и сердце изнутри вместе с потоками жидкости, что так хладнокровна.

Никакого счастья.

Разве что… Под непроглядной толщей алого, на дне отрешенности он вспоминает свое детское:

«Акира».

И вода начинает блекнуть. Терять свой оттенок.

Он вспоминает радостную улыбку. Ту, что дарили в ответ.

И к алой стихии примешивается синяя. Медленно вытесняет, даруя облегчение.

А парень вспоминает. Он вспоминает касания к давно забытым ладоням. К давно забытому лицу. Переезд и расставание.

А еще он вспоминает такое легкое:

«Кою».

Всего капля. Одна капля в океане тьмы. Но ее достаточно. Достаточно, чтобы проснуться. Открыть глаза и обнаружить себя на полу в гостиной. Ее достаточно, чтобы приподняться с мокрого ворса ковра, откинуть влажные волосы и впервые почувствовать. Принять себя, а еще острое желание услышать такое родное «Кою».

Второй раз за день он молится богам. Молится, листая чудом выжившую бумажную записную книжку. И отчего-то это единственная не намокшая вещь в комнате. Он листает ее в полнейшем хаосе и разрухе. Листает и тихо просит, чтобы адресат не сменил номер. И почему-то ему кажется, что его услышат.

Зубастик

Аой

Время.

Самое страшное, что могло случиться с ним. Взрослый, давно не маленький. Детство прошло. И фантазии уже сто лет, как издохли… от недостатка наивности, от дефицита веры.

Правильно. Он больше не верит.

Не верит в страшные сказки, что читали на ночь, в монстров, живущих под кроватью и таящихся в шкафах. Тех, что прячутся в тени и никогда не ступают на солнечный свет. Злобные… безликие и многоликие одновременно. С деформированным телом и отрешенной душой, а еще с сердцем из ила, что можно найти лишь на дне бездны.

Он не верит в них.

Ни капли. И поэтому считает. Считает, стоя напротив зеркального шкафа в спальне. Каждый раз ровно до четырех. Ровно столько… Ряды зубьев. Их количество в ротовой полости. Сверху и снизу.

Страшно.

Страх сшил его губы, связал язык и наколол голос на булаву. Поэтому он не кричит… больше не кричит.
Нет, он продолжает видеться с друзьями. Встречаться и молчать, в основном. И лишь иногда, совсем редко, он улыбается. Сдержанно, чуть-чуть. Боясь, что новоявленный оскал прорвется наружу и на губах расцветет улыбка гиены, пираньи, просто твари. Совсем немилая.

Он не пошел к врачу.

Просто не пошел. Что-то внутри твердило, что медицина бессильна. Что-то внутри нашептывало, что это его вина. Его и ничья больше.

Шептало, и с каждым разом все сильнее. Звучало в его голове, нарастая. И вскоре он перестал слышать. Больше никаких звуков, только шепот, бессвязный, безымянный. Ничей. Тот, что говорил тебе, а ты затыкал уши. Крепче сжимал ладонями черепную коробку, чувствуя, как мышцы рук сокращаются все сильнее и сильнее.

Он прижимал руки к ушным раковинам, а шелест внутри смеялся. Отдалялся от друзей. Не слышал их, не мог. И вскоре домашний телефон стих, а хозяин дома даже не заметил.

Слишком страшно.

Он боялся. Теперь он боялся считать до четырех. Боялся считать, где-то в глубине души понимая, что четыре – уже не предел. Он знал, что граница уже близка, а за ней обрыв. Все больше сторонясь зеркал в своей квартире, пробегал мимо них, словно ошпаренный. Словно они могут поймать, засосать так, что оттуда уже не выбраться. Никогда.

Он проносился мимо. С каждым разом все стремительнее. Пока в один прекрасный день не лопнуло терпение.
Мириады осколков. Острые звезды на полу. Самодельный млечный путь из разбитых зеркал. Он разбил их все.
И тогда они заговорили.

Заговорили его голосом, его ртом. Он почувствовал, как первая пара челюстей-паразитов стала шевелиться. Сверху и снизу. Он ощущал, как они двигаются и даже немного клацают. Ощущал и не знал, что нужно сделать, чтобы проснуться от этого кошмара, чтобы снова верить в обычных монстров с бесформенными телами, отсутствующей душой и сердцем из ила, что можно найти лишь на дне бездны.

- Что, не нравится? – Первое что он услышал. Собственная реплика, произнесенная не им.

-Не нравится. – Утверждение. Они не будут спрашивать. Им уже все известно. – Нам тоже. Поверь. Мы могли вырасти у любого другого, более целеустремленного, верного самому себе, у того, кто знает, чего хочет. Мы могли поведать ему многое. А что в результате? Выросли у тебя. – Дрожит. Обладатель паразита дрожит и ни черта не понимает. Слушает причитания - чьи-то, кого-то. Слушает и не может унять сбой в собственном теле.

-И ты-то ведь даже не человек в сущности. Ведь так, Юу? – Вторая. Теперь заговорила вторая. И он всем естеством вкусил передачу эстафеты, испытал на себе. – Люди… Люди - они живут, Юу. Они не расходуют зря кислород на планете. – Ему хочется дать самому себе пощечину. Может, это пройдет? Может, это поможет? Они замолкнут… Замолкнут ведь? – А ты что сделал? Приехал в столицу с мечтами, с целым багажом планов. Весь такой важный, целеустремленный. И каков результат?

-Ты сдулся, Широяма. Легко и просто. Сдался после пары неудач. – И желание дать пощечину возрастает многократно. Он не знает, в какой искаженной реальности находится, в какую страну чудес попал. Не ведает, поэтому просто заносит руку.

-Даже не думай. Не поможет. Мы – не истерички, чтобы затыкать нас пощечиной, Юу. Ты еще не понял, кто мы? – Застает врасплох, почти ударил… почти. Всего один вопрос. И он недоуменно замер на месте. Застывшая рука, не достигшая цели. Беззвучное движение губ. Пораженная паразитом рыба. Что-то твердит, а на деле – ни звука. Вот только они понимают. Абсолютно. Все.

-Раньше ты лелеял нас, Юу. Раньше, ты заботился о нас. Грезил нами. Раньше ты берег, Юу, берег свои мечты. – Прошибает насквозь. От осознания, от страшной догадки.

И ноги больше не держат, и тело больше не дрожит. Паралич. Эмоциональный паралич.

Он оседает на пол. Все в той же спальне. Посреди осколков, и теперь ему мерещится, что это все его мечты. И теперь ему кажется, что это - он сам.

-Ну что, Юу, нравится? Все еще хочешь ударить? Посмотри, во что мы превратились. Какую форму обрели. – Он бы рад посмотреть, честно. Досконально изучить каждую из них, чтобы понять, когда все пошло не так. Да только в доме не осталось ни одного зеркала. Да только перед глазами все плывет. А на губах вкус соли и раскаяния.

-Мы тебе противны, ведь так? А ведь каждый выросший в тебе зуб – это твоя неосуществленная мечта. Всего-навсего противная тебе мечта. – И он невольно приоткрывает губы, рот. Касается. Так, наугад.

-Правильно, Юу. Это твоя самая первая мечта. Электрогитара. – И он ласкает. Глупо, странно, иррационально, но он ласкает один из резцов на верхнем ряду. Из той пары, что выросла самой первой. И почему-то становится легче, и в то же время становится сложнее. Потому что сейчас он один, в эпицентре столицы, посреди осколков млечного пути, и рядом все изуродованные мечты. Они так и не смогли вырастить крылья. Ведь ему так и не хватило сил помочь им в этом. Сил, воли, а еще духа.

Они рассказывали.

Все. От начала и до конца. Целый день и целую ночь. Неустанно, и звук уже не был таким ужасающим. Убаюкивал, а еще вселял веру. Веру в себя. И только под утро, когда последняя мечта нашептала ему свою душу, а после испарилась, он понял одну простую вещь. Все челюсти исчезли. Он знал одну простую истину. В этот раз ему хватит веры в себя, в свои мечты.

Теперь он верит в один простой факт. У него обязательно будут крылья. По паре на каждую мечту.

Дым и кости

Рейта

Далекий звон дрожащей связки ключей.

«Лишь бы успеть…»

Первая капля тумана на весы действительности. Сизая. Эфемерная. Живая.

«Лишь бы успеть…»

Биение пульса в самых кончиках пальцев. Забастовка дверного замка, и капля, пожирающая все больше пространства вокруг.

«Лишь бы протянуть…»

Лишь бы, когда капля расползается кляксой. Вьет свои сети вокруг него. И на минуту, всего на одно мгновение ему кажется, что у нее есть щупальца и даже клешни.

И ему страшно. Страшно оказаться в них… который раз.

Кардиограмма движений, пульсации во вдохах и выдохах. Словно воздух парализован. И атмосферы нет. Есть лишь капля, что становится вечностью.

Щелчок - порог его квартиры. Хлопок – клетка за барьером из обычной двери.

Треск сознания. Скрежет. В унисон с паникой. Как вирус, как дым.

Тот самый, что сочится из его пор. Вот уже которую луну. Капля за каплей. Много. Словно звезды на небе.
В эту буйную ночь, когда он один.

Наедине с дымом сущности, несуществующим и реальным. За и вне. И, в тоже время, в нем. В каждой клетке.
И от этого не по себе.

Чувствовать, как расползается каркас, как деформируется тело. Как теряют опору мышцы и органы.

Тошно.

Потому что дыма, сочащегося из его пор, все больше.

Тошно.

Потому что прямо пропорционально нарастающей массе серого тает скелет. Крупица за крупицей. Как столетняя мозаика. Слишком обветшавшая. Слишком хрупкая.

Он не дойдет до комнаты.

Не доползет… даже до зала. Не хватит выносливости, а еще силы воли ощущать, как бесформенной массой волочится по полу кожа, как ветшают кости и осыпаются пальцы.

Он боится представить, как сейчас проваливаются собственные скулы. Куда-то в неизвестность. Боязно. Но он чувствует. Как что-то распыляет его изнутри. На атомы, на пыль. Словно он – речной песок. И только слезы по изуродованным и скукоженным щекам твердят обратное.

Прозрачные слезы в водовороте серого с примесью стали. Как маяк. Яркая крапинка. Слишком маленькая, слишком незаметная, чтобы вымолить прощение. Но у кого?

Он тонет.

Тонет прямо на полу, не отрываясь от твердой поверхности. В ореоле дыма.

Он задыхается.

Давится собственными слезами. Отхаркивает их вместе с болью из легких, что сложило, как карточный домик. По слоям. Легко и просто.

И он бы рад пошевелиться. И он бы рад сбежать, но все что остается – дым.

В эту тихую и буйную ночь.

Как снотворное. Как наркотик. В этой сумасшедшей колыбели.

Он будет спать. Прямо на паркете. Как пес. Он будет видеть сны. Такие же серые, как стихия, что царствует в эту ночь. Такие же блеклые, как его жизнь, как он сам.

Он будет видеть... Всего один.

Самый важный. Самый забытый и самый болезненный.

Всего один момент.

Когда сдался, когда опустил руки, когда прогнулся, встал на четвереньки и подставил хребет. Позволил выпотрошить себя, как рыбешку. Разрешил выжрать изнутри.

Он дал молчаливое согласие…

Рассечь кожу, разрезать мышцы, разорвать плоть. Он позволил добраться до единственного, что у него было. До единственного, что стоило беречь… его стержень. Стальной и, в тоже время, такой гибкий, такой нерушимый. Живой, как нерв, как боль.

Лишь однажды. Под давлением родителей и социума. Всего однажды он отказался от себя.

Всего лишь…

И надувная кукла вместо собственного тела как благодарность, как результат.

В эти тихие и буйные ночи, когда ему снится всего один сон. По кругу. Как заевшая пластинка, как заржавевший замок, как вирус или наваждение.

Вновь и вновь. Снова и снова, пока не сойдет с ума. Пока подсознание не сойдет на «нет».

И лишь тогда… когда черный будет царствовать. Когда тьма поглотит даже сам свет…

Ему приснится сон.

Всего один.

Далекие голоса и нескончаемый гул, как лавина, как вой, как рык. Единый и неугомонный. Безумный.

Ему приснится сцена, залитая концентратом света. Ему приснятся силуэты. Всего пять. Точеные силуэты, начертанные тонкой нитью угольного карандаша. Гибкие, как сама ночь. Далекие, как свет иллюзорной сцены. И, в то же время, такие близкие, такие родные.

И лишь на мгновение ему приснится, что один из силуэтов – его тень. Такая же несгибаемая, как он сам когда-то.
Всего на миг, но этого хватит, чтобы проснуться.

Проснуться раньше положенного. В своей квартире в объятиях серого, который отчего-то начнет таять.

Достаточно, чтобы вобрать дым в себя. Впитать без тени сомнения.

Чтобы почувствовать, как скелет вырастает вновь, расправляет ребра подобно крыльям. Таким прочным. Достаточно, чтобы в этот раз суметь защитить обнаженное сердце.

Этого хватит, чтобы он приподнялся и сфокусировал взгляд. Всего на один миг… чтобы увидеть, как в бледном свете луны в самом углу квартиры играет бликами его стальной стрежень. Такой гибкий, такой прочный. И лишь потом, присмотревшись, осознать, что это гриф. Стальной гриф его гитары. Такой близкий, такой далекий. И он зовет его. Туда – на сцену.

Здесь. В эту тихую и буйную ночь.

@темы: Закончен, Кай, Аой, Рейта, Уруха, Руки, Мини, PG-13

---

Наизнанку

[Hikori no Inku]

Название: Наизнанку
Автор: Hikori no Inku.
Бета:Tish Niari.
Персонажи: Руки, Кай, Аой, Уруха, Рейта.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Мистика, Психология.
Размер: Мини, 17 страниц.
Статус: Закончен.
Саммари:
«Однажды, умываясь, он просто не увидел своего лица».
© Тень на стене.
«Уже не страшно. Даже когда исчезла последняя черепица. Когда на него смотрела собственная копия. Без глаз».
© Стальной человек.
«Две глубины в его руках. Глубины цвета крови. В рамках простых и незатейливых крестов».
© Кресты на руках.
...
Дисклеймер: Не мои.
Публикация на других ресурсах: С разрешения.
От автора:
Я не знаю с какой целью я создала данное произведение, но написать его было необходимо. Мое вдохновение:
Florence and The Machine – Seven Devils
X-ray Dog – Final Hour

Тень на стене

Руки

В его комнате всегда горел свет. Он не любил ночь. Нет, он не страшился монстров. Он боялся цвета. Чернильно-синего. В тон его кошмару. Непроглядно темный, как цвет глубины его души.

Он не любил солнце.

Скорее ненавидел. Но солнце спасало. Спасало от того, что притаилось в нем самом. Спряталось в венах и эпителии, скрылось за скелетом. За семью замками в черепной коробке.

Он не любил сумерки.

Ибо они очаровывали. Затягивая на дно, они говорили ему о бездне, что притаилась в тенях. Манили своим оттенком. Завлекали сказками о забытии, о том времени, когда цветов еще не было. Когда не было людей. Были лишь их отражения. Те самые, что ползали по поверхности земли. Низко, прижимаясь и боясь поднять головы. Черные силуэты.

Они вещали ему о временах, когда были лишь звуки, когда не было души, а сущность человечья была подобна чудовищу. И единственный слушатель боялся этих рассказов. Боялся больше, чем смерти.

Он купил себе плеер, чтобы слушать музыку, когда его начинали звать. Когда кричали его имя. Когда крик переходил в гробовой плач, когда вой облачался в звериную маску. И стены приобретали оскал – зловещий, вне человеческого мира.

Он лишь крепче жмурил глаза, когда комната меняла свои очертания. Когда поверхность сжимала. Не тело. Сердце. Он прижимал ладонями и без того большие наушники. Прижимал и мечтал оглохнуть. Провалиться в реальность, где нет ни звуков, ни цветов. Не в ту, о которой говорили и нашептывали блики на полу. Нет. Он мечтал о мире, где будет лишь он, а еще его сердце.

Он бродил по улицам изо дня в день.

И с каждым днем прогулки становились быстрее. С каждым днем он все стремительнее проносился по улицам. Лишь бы не видеть, как тени поглощают своих хозяев, как занимают их места. Одинокий свидетель боялся опустить глаза. Ведь тогда он бы все увидел. Лица, застывшие в вечном ужасе. Обреченность, выточенную в гравии асфальта. Увидел и лишился бы себя. За одну лишь возможность быть наблюдателем.

Он почти перестал дышать.

Страшился вдохнуть в себя одну из этих теней. Проснуться и понять, что теперь ему уготована лишь одна участь – ползать. И поэтому не спал.

Сложно, почти невозможно. Его силы таяли. Уходили вместе с красками с его лица. Вместе с оттенками дня и отголосками ночи. Одинокий безумец. Самый вменяемый. Самый живой.

Он стал носить с собой нож, а еще зажигалку. Наивно надеялся, что тень испугается света, и он проживет на миг дольше. Он так хотел жить… да только одного желания мало.

Все решилось слишком просто и даже банально. Однажды, умываясь, он просто не увидел своего лица. Непроницаемая маска, глянцевая пленка. Ни одной знакомой черты. И только там, где раньше были его губы, где прежде расцветала искренняя улыбка, цвет был чуть темнее. Ухмылка гиены. Плотоядная и ядовитая. И на миг ему померещилось, что в углу виднеется отравленный нектар.

Он ничего не произнес. Даже не закричал. Вернее, пытался, но голоса не было. Ни единого звука, ни малейшего писка. Он бежал по коридору, несся сломя голову в спальню - на поводу у детского инстинкта. Надеялся спрятаться под одеялом. Да только паркет под ногами потерял былую твердость. Дерево начало впитывать его, словно живительную влагу. Щиколотки, лодыжки, колени.

И он ощущал…

Холод, а еще безжизненность. Как мертвый, только страшнее.

Он не понял, как ему хватило сил добраться до спальни. Он почти пропал. Его почти не стало. И последние секунды его серой и непримечательной жизни на исходе. Ему не найти спасения. И все, что он увидит перед смертью – свою тень.

Она уже готова.

Вырывается из бледной хватки стен. Рвется занять свое законное место. Ее иллюзорное тело почти трехмерно. Ее несуществующий разум почти ликует. Ее выдуманная жизнь - почти реальность.

И все, на что хватает сил у перепуганного и изможденного организма – достать нож. И все, что приходит в голову – вонзить его прямо в тень. В ее руку, что хотела отделиться первой.

Странно, непонятно, непостижимо, но почему-то это сработало. Вопреки рациональности этого изрешеченного серостью мира. И темная гостья негодует. Истерит и рвет. Пытается вырвать нож, но, отчего-то орудие держит ее крепко. Может, потому, что в этот момент его обладатель хочет жить как никогда. Может быть, потому что в этот момент он хочет дышать как никогда.

Тень предпринимает попытки… снова и снова. Да только паркет вновь становится твердым. Выплевывает человека обратно, ведь решимость ему не переварить. Ту самую, что поселилась в древесно-карих глазах. И, словно по наитию, безумец знает что делать. И, словно по волшебству, решается все и сразу.

Щелчок – искры танцуют, целуясь с кремнем. Шаг, и рука не дрожит. Вдох – он не уступит. И все, что остается завоевательнице – биться в агонии, когда обои загораются быстро и без сопротивления. Лишь в одном месте. Пламя кружит вокруг паразита, давит тесным кольцом. Танцует в огненном водовороте. На миг юноше мерещится, что все это время его дом был за него. Весь мир был за него, но он не замечал, окутанный страхом и состраданием к самому себе.

Не дрогнула.

Ни одна черта на его лице не дрогнула. Даже когда тень завопила на частоте, близкой к нечеловеческой. Даже когда горели ее внутренности. Он не дрогнул, ведь под тлеющим покровом тьмы алели раскаленные штрихи. Тусклые вначале. Едва заметные. Секунды – и они вобрали в себя все пламя. Стали им. Впитали в себя всю мощь. От тени не осталось и следа – лишь обугленные обои. Обои, поверх которых горели буквы. Ослепительнее света сверхновой.

«Руки».

Он больше не боялся. Теперь он знал. Знал, что может все.

Стальной человек

Кай

«Стальной человек».

Так он прозвал своего гостя. Визитера сумрака, появлявшегося один раз в месяц. В ночь на полнолуние.

Поначалу было страшно. Поначалу он пытался что-то сделать. Что-то предпринять. Просил родных остаться с ним на ночь, чтобы те увидели гостя. Они не слышали. Просил друзей, не оставлять его одного. Но они не верили и смеялись. А после и вовсе отвернулись. Бракованная душа, зараженное сердце. Отмахнулись, как от чумы.

Не осталось никого и ничего.

Лишь визиты к психологу, а после – к психиатру. По нарастающей. Тщетно. Гость приходил вновь и вновь. Он парил около окна на седьмом этаже. Живой металл преодолел границы разумного и просился к нему в дом. Безмолвно. И парень впускал. Каждый раз он впускал его. По собственной воле.

Почему?

Даже приготовил стул для несуществующего гостя…в углу кухни. Возле того самого окна, что служил дверью для парящего рыцаря. И тот послушно садился на него и больше не сходил. Каждый раз. Всегда.

Было жутко.

От осознания ирреальности действительности.

Ему было страшно.

От осознания собственной негодности, того, что сломались… он сам, его разум, что-то внутри. Неправильный. Неудачная попытка природы. Ее простая дисфункция. И все же…

И все же, ему хотелось жить.

Пусть так - размеренно и нелюдимо. С невидимым наблюдателем на кухне. С клеймом психопата, больного, урода. Но так хотелось… В этом ведь нет ничего страшного?

Он замкнулся в себе.

Ночной странник стал его единственным другом. Когда парень читал, когда пил чай, даже когда молчал. Единственным, кто находился с ним. Кто слушал его. Слушал и слышал, как бьется сердце, как оно о чем-то просит.

Он начал врать.

Всем и вся. Родителям, психотерапевту. Врал, что все прекратилось. Что стало лучше. Он отвечал на их вопросы и снова чувствовал себя беззащитным. Как в детстве. Как тогда, когда его так же не приняли. Из-за того, что видел иначе, мыслил иначе. Из-за того, что отделился от стада, не хотел быть с ним. Почти забыл об этом. Впрочем, какая теперь разница?

Он привык.

Привык ко всему. Даже к своему стальному собеседнику. Начал с ним разговаривать. Много и часто. Почти каждый его визит… до утра. Вернее, парень говорил – а рыцарь слушал. И, кажется, что отвечал.
Он был скрыт.

Ответ на любой интересующий тебя вопрос был скрыт в его глазах. Там, где они должны были быть. В том месте, где зияла безграничная пустота. Он видел ответы на все, о чем думал, о чем говорил. О самом сокровенном, о самом болезненном. Он вглядывался в несуществующие глаза призрачного визитера и ощущал умиротворение. И то, как что-то менялось. Но что?

Он пытался уверить себя, что это – всего лишь мираж длительного одиночества. Всего лишь иллюзия воспаленного разума. Но становилось больнее. Потому что стальной человек стал роднее самых близких. От того, что другие вновь не приняли. Загнали в собственные рамки. Посадили в аквариум, ограничив свободу. Посадили, но даже не подумали о том, чтобы налить туда воды. Хотя бы капельку. Чуть-чуть. Один глоток.

Ему мерещилось.

Все чаще и чаще ему мерещилось, что с рыцарем что-то не так. Нет, не мерещилось. Он понял это в тот момент, когда молчаливый гость пришел в очередной раз. В очередной раз он сел на приготовленный для него стул…
Да только от этой простой манипуляции его доспехи стали осыпаться. Как черепица. На руке, между локтем и запястьем. Совсем чуть-чуть. И только сейчас стало заметно, что стальная чешуя потеряла цвет. Хрупкая. Истощенное стекло. Металлическая кожа дала брешь, а за ней… А за ней совсем человеческая, мраморного оттенка.

Не верил.

Он не верил своим глазам. Но тепло под пальцами манило. Рыцарь манил. Взгляд его невидимых глаз. И парень подошел. Подошел к нему ближе. А визитер все так же сидел на стуле. Без единого движения, и, кажется, о чем-то просил.

- Можно? – Не он. Его рука, сама. Так казалось. Молчаливое согласие стального человека, и он дотронулся до пораженного участка.

«Теплый». – Первое, что пришло на ум.

«Живой». – Так странно.

«Как же хорошо». – Так обыденно.

Безумная радость. Потому что он касался.

Безумный восторг. Потому что ничего не было роднее этих прикосновений.

Ничего.

Он не помнил ровным счетом ничего. Лишь обрывки реальности в его упоенном сознании. Той самой, где начал срывать доспехи со своего помешательства. Черепица за черепицей. И с каждым отколовшимся кусочком ему казалось, что оживает он сам. Что сердце начинает биться иначе. Взаправду.

Он стащил рыцаря на пол, следуя за ним. Все так же неистово срывая ошметки былой брони, оголяя беззащитную кожу. И почему-то казалось, что она намного прочнее стали.

Он срывал с ночного собеседника обветшавший барьер. Пазл за пазлом . Скользил руками по коленям, бедрам, впалому животу. Оставляя после себя лишь наготу, а еще шлейф легкости. Он с жадностью срывал с него все до последней крошки. А когда дошел до груди - почувствовал. Как сильно и глубоко дышит. А еще прерывисто и жадно. Словно в первый раз. Словно никогда не дышал. Не знал, как это делать.

Он обнимал его за плечи, скользил по запястьям и успокаивающе прижимал к себе, когда осталась только голова. Только она осталась закованной в ненужную никому броню. Он пытался успокоить немого наблюдателя. Просто по наитию, не зная почему. Пытался, но собственная нервная система давно дала сбой.

Он начал дышать в унисон с ним, со своим странным гостем. Так же рвано и хаотично и так же невесомо. Они дрожали и резонировали, а еще возрождались… Друг в друге.

Он прикоснулся рукой к покрову стали. К тому месту, где должна быть скула. И рыцарь вновь не ответил. Лишь положил вторую руку на свободную скулу.

Он осознал, что назад дороги нет. Задержал дыхание. Слишком поздно. Уже не страшно. Даже когда исчезла последняя черепица. Когда на него смотрела собственная копия. Без глаз. Заместо них по-прежнему пустота…
Нет. Даже ее там не было. Лишь черный. И бесконечное падение. Как время, как взрыв. Но почему-то не страшно.
Он притянул двойника к себе. Того, кого прятал так долго в себе. Того, кого боялся выпустить из тьмы. Того, кого заключил в тюрьму, идя на поводу других. Сначала против воли, а потом смирившись. А еще немного погодя – забыв обо всем, оставив его слепнуть.

- Прости. – Он беспрерывно шептал, держа в объятиях дрожащее тело. Пытаясь согреть и дать надежду.

-Прости. – Сжимал крепче, ощущая, насколько слаб двойник, насколько хрупок и изможден. Изможден ожиданием – худшей из пыток.

Он целовал его. Безудержно, не прерываясь ни на секунду, даже на мгновение. Целовал куда придется. В плечи, ключицы, грудь, виски, скулы. Чувствуя, насколько приятным может быть касание. Познавая, каким свободным может стать. Мог уже давно.

Он целовал его запястья, а пришелец из ночи улыбался. Глупо и облегченно, а еще блаженно. Потому что теперь ему не грозит тьма. Потому что теперь о нем не забудут, не бросят в угоду остальным.

Он целовал стального человека в шею. Долго и томно. Оттого, что не мог оторваться. Оттого, что не мог надышаться им, свободой. Теперь уже общей. И от осознания этого все встало на свои места. Все стало правильным.

Он не знал, что творит. Отказывался понимать происходящее. Да и зачем? Когда собственные губы припадали к чужим. Когда тьма накрывала и становилась светом. Когда тонули вместе, друг в друге. В собственном океане свободы. Больше никаких аквариумов – лишь сплетение тел. Только выдох одного, ставший вдохом другого. Едины. Его мир, его вселенная, что теперь будет с ним. Всегда.

Он не знал, сколько времени прошло. Сколько звезд взорвалось в этот миг во вселенной. Сколько реальностей погибло. И как долго он ласкал своего эфемерного двойника. Своего истощенного рыцаря. Он не знал. Не хотел, не мог.

Лишь касался - просто и невинно. Не более. Но от этого становилось, как никогда. Он рождался вновь и вновь. С каждым новым прикосновением. С каждым ответом своего тихого гостя… трепетным.

Он осознал, что наступает утро, слишком заторможено. Слишком рано закончилась ночь. И ему бы хотелось остановить все на свете. Оставить так, как есть. И плевать, если ради этого потребуется взорвать еще пару вселенных.

Да только мраморная кожа под ним становилась все более эфемерной. Таяла и исчезала. Исчезала в нем самом. Он ощущал, как его покидает ночной гость. Вслед за мраком. Самый эфемерный, самый родной. Растворяется, позволяя впитать в себя со счастливой улыбкой на губах. Он счастлив, растворяясь в том, кто держит его так сильно, так трепетно. Впервые он по-настоящему счастлив.

Что-то затаилось. Там, внутри. Он понял это, как только исчез его двойник. Когда он впитал его последнюю крупицу – улыбку. Своими губами.

Теперь глубоко в нем появилось что-то сильное. Резкое, честное, а еще острое. Как воля. И кто где - уже не отличить. Он верит в это на выдохе и чувствует – на вдохе. Слабый, изнуренный, но живой. Теперь живой.
Он наблюдал, как медленно встает солнце, как теплеет воздух. Наблюдал, вспоминая поцелуи. А еще принятие.

Принятие самого себя. И, кажется, он исцеловал его всего. И, кажется, он целовал его глазницы.

Однажды там появятся новые глаза. Пронзительно карие. Глаза, которые не побоятся порицаний. Глаза, что будут смотреть в будущее с надеждой. И от этого становится тепло. В унисон с алым, что течет по утреннему небу. И хочется улыбнуться. Впервые. Искренне.


Конец фанфика

@темы: Закончен, Кай, Аой, Рейта, Уруха, Руки, Мини, PG-13

---

[illusion of feather]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

"NAKIGAHARA"

[illusion of feather]

Название: "NAKIGAHARA"
Автор: Alice_Redrose
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Аой/Уруха.
Жанр: Слэш, Ангст, Мистика, Даркфик, POV.
Размер: Мини.
Статус: Закончен.
Саммари: ***
Дисклеймер: Не мои.
Публикация на других ресурсах: С разрешения автора. (Разрешение получено).

Anata wo aishita watashi ga iru
Anata wo mitsumeta watashi ga iru
Anata wo motometa watashi ga iru
Anata wo nakushita watashi ga iru
The GazettE — Nakigahara

Я не сразу понял, что не сплю. Осознал это, лишь когда по вискам, дробя реальность на мельчайшие кусочки, ударила боль. Я глухо застонал и провалился…в действительность. Та встретила меня прохладными, сухими объятиями. Ноздри тут же защекотали пряные запахи земли и сухих трав. Это было неожиданно. Если учесть, что в моей спальне в квартире на седьмом этаже новехонькой железобетонной башни ничем подобным отродясь не пахло.
Я перекатился на спину, подминая под себя нечто колючее и сухо шуршащее, и приподнял налитые тяжестью веки. Блеклый сумеречный свет мокрым покрывалом опустился на лицо, раздражая чувствительные роговицы. Мир подернулся дымком. Ресницы дрогнули. Из внешнего уголка глаза, щекоча кожу скулы, протянула тонкую нить слеза и тут же растворилась в густом воздухе, словно и не было ее никогда.
Вместо потолка на меня печально взирало глубоко-пасмурное небо, закутанное в зыбкую накидку облаков. Те сплошной серостью разлились от одного края бесконечности до другого.
Внутри резко похолодало, словно кто-то приоткрыл крохотную дверцу в душу, пуская в гулкое, просторное помещение липко-сладкое молоко тумана и боящийся щекотки сквозняк. Что-то застонало, что-то – вонзилось в одно из предсердий главной мышцы тела. Желудок перехватила холодная рука судороги, сжала свои тонкие, костлявые пальцы и стала давить, давить, давить…
Я почувствовал, что меня сейчас вырвет: склонился вперед, готовый изрыгнуть из себя мучительную боль и липко побулькивающий где-то в полости груди страх, но… в лицо, не церемонясь, ударил ветер, несущий с собой частички материи и дивные, отчего-то вызывающие слезы запахи. Воздух, этот воздух… я мог бы поклясться, что он впитал в себя саму квинтэссенцию меланхолии, дикой тоски и безысходного одиночества! Это настолько сильно меня ошеломило, что я на какое-то время позабыл о всех физических неприятностях, случившихся с моим продрогшим до костей телом.
Я снова открыл глаза, смахнув набежавшие на них слезы испачканной в чем-то рукой, и принялся осматриваться по сторонам, пуская в душу тугой, мощнейшей силы поток эмоций, чувств и ощущений. Тот тут же заполнил все полости и пустоты тела и постучался в наглухо забаррикадировавшееся сознание, которое с партизанским упрямством отрицало все происходящее, списывая случившееся на происки воображения и бурную сновидческую деятельность мозга. А чем же еще рационально мыслящему существу объяснить факт того, что оно, отправившееся на покой в собственную постель в собственной комнате собственной же квартиры, пробуждается черт знает, где и он же знает – когда?
Я опять протер глаза, не переставая надеяться на то, что пейзаж, распростершийся перед моим взором – лишь экстравагантная зрительная галлюцинация. Докуда хватает глаз, под серым куполом неба простиралась бескрайняя холмистая пустошь. Сухая, давно уже мертвая трава словно была втоптана в потрескавшуюся плоть земли сотнями тысяч ног и лишь только асфодели – эти извечные спутники смерти в истинном ее обличии, — бесконечно-печальными, незатухающими погребальными свечами устремлялись в бледное сырое небо.
Черный горизонт волнистыми грядами подпирал небосклон, который падал, падал на него своей огромной рыхлой грудью и плакал, навзрыд, пресными слезами. До меня дождь еще не добрался, но я видел, как дрожит, ежась от холода, воздух там, далеко впереди. Стало отчетливо промозгло. Так, что я едва нашел в себе силы подтянуть к груди колени и, обхватив их совсем уж продрогшими руками, начать часто-часто дышать, пытаясь согреться. Да нет – вру: успокоиться я пытался, понять, разобраться, что, к чертям собачьим, здесь происходит! Но в голову, полную сумбура, не приходило ни одной мало-мальски трезвой мысли, способной объяснить происходящее с логической точки зрения. Да что там – я не находил ни одного, даже самого иррационального объяснения тому, что окружало меня плотным кольцом реальности!
Трава, убитая многие-многие века назад, земля, рожденная мертвой, асфодели – единственные свидетели прожитых бесконечностей, — все это было реально настолько, насколько я сам был реален в этом мире. Стоило мне протянуть руку, как я ощущал упругое сопротивление воздуха; лишь только я делал судорожный глоток, вбирая в себя мокроту разжиженного кислорода, – как все мое естество пробирало от самых невероятных запахов: ароматов грусти, едва уловимого благоухания апатии и легкого послевкусия смерти.
Я совсем уже, было, растворился в этой звенящей тишине, взглядом прильнув к пепельно-желтому лику асфоделя, росшего так близко от меня, что тонкие остроконечные лепестки его касались моего запястья, как в пульсирующую безысходность моего бытия вонзился прозрачный и хрупкий, но столь знакомый звук – тоскливый полувздох гитарной струны. Я настолько отчетливо слышал эту, казалось бы, инородную для данного места мелодию, что ни на миг не усомнился в ее подлинности и реальности. Подался вперед, сосредотачивая все свои чувства на одном. Я весь превратился в слух. Нет-нет, я не мог ошибиться: я точно слышал, как где-то совсем недалеко от меня пропела гитара. Причем… я мог бы поклясться всеми богами и святыми угодниками, что это была твоя гитара!
Я в одно мгновение стал огромным, нервно пульсирующим отростком ожидания. Я ждал, затаив дыхание, когда ветер вновь проплачет незатейливым перезвоном гитарных струн. Когда этот звук стремительным поцелуем невесомости вонзится в тело, заставив то содрогнуться, задохнувшись от столь глубокого чувства тоски и нежности, что в них можно будет захлебнуться…
Я ждал не напрасно: вот новый порыв удушливо-сырого ветра всколыхнул тяжелые соцветия асфоделей, и по сизому небу разлилась тихая, знакомая до самого последнего уголка моей крохотной вселенной мелодия… Нет, я не ошибся, я не мог не узнать ее, ведь это было бы все равно, что забыть самое себя. Кто-то, так похожий на тебя переборами твоей гитары шептал для меня «Nakigahara»…
В горле тугим комом застыло дыхание, веки налились свинцом столь горячим, что ресницы стали плавиться, струясь по лицу тут же стынущей влагой. Одинокая, как и я сам, слеза прокладывала себе путь по обветренной коже, умирая на ходу…
Сотни крохотных, незримых иголок коснулись своими остриями тонкой оболочки, укрывавшей мое сердце от нещадного ветра, проткнули ее, легко входя в упругую, жадно содрогающуюся плоть и замерли там, причиняя такой силы боль, что сравнить ее было просто не с чем. А мелодия все рождалась и рождалась в мертвом воздухе, стегая нервы-струны, вбивая в душу гвозди, оставляющие на ее теле страшные, сочащиеся черными слезами стигматы.
Я не выдержал – зарыдал: громко, захлебываясь. Крик обрывался в горле, не давая дышать. Слезы, сухие и колючие, изливались вовнутрь, причиняя поистине дьявольские мучения. Шатаясь, я, опьяненный болью и своей «накигахарой», поднялся на ноги и пошел… пошел куда-то, на звук твоей гитары: это ведь твоя, ТВОЯ душа кричала мне! И я шептал сухими, обветренными губами твое имя, пытаясь вплести его в витиеватую вязь аккордов. Шел, раскачиваемый ветром, словно те склоненные скорбью цветы Смерти и не видел конца своему пути. Я спускался по пологим склонам, сбивая ноги в кровь, падая, подымаясь, скрюченными от боли пальцами вырывая серую траву из неживой земли. Шел, влекомый звуком печального проигрыша, в котором сквозило пугающее, бесконечное одиночество, в котором комом стояли твои слезы. Я ощущал это, я чувствовал каждой кричащей за тебя молекулой своего «Я», что в глазах твоих сейчас застыла грусть и пронзительное отчаяние!
А я же, я же все шептал и шептал, беззвучно подпевая твоей гитаре: «Не грусти, не грусти, моя золотая рыбка…». Но гитара продолжала звать меня, ты – тихо плакать где-то на самом краю вселенной, за пеленой дождя и черными холмами безумия, раскинувшимися впереди на необозримые мили. И я продолжал делать шаг за шагом: одна душа, идущая на зов. Я брел, сжимая грудь с рвущимся на части сердцем, через непостижимый мир вечной Смерти – далекий, пустынный, скорбный… Все: время, причинность, ориентиры, — смешалось, слилось в единый, протяжный, упоительно-жуткий и безгранично-любимый звук. Мелодия, на которую отзывалась каждая натянутая струна моего тела, с неизменным постоянством гремела где-то в высоком небе, совсем высоко, так, что я мог лишь кончиками пальцев прикоснуться к самому минорному из ее аккордов, прижаться к нему влажной от слез щекой и ощутить тепло твоих рук.
Я шел, наверное, с пару вечностей, а холмы были все так же далеки, под ногами все так же спала земля, а воздух трепетал бледными огоньками асфоделей. Но я знал, что где-то за дождем, за чернотой и холодом безликой смерти, ждешь меня ты. И я буду идти вперед, пока ты будешь звать меня сквозь время, пространство и плачущие поля, мои…на-ки-га-ха-ра…

***

— Зачем все это? – тихо прошептал Така, склоняясь над тобой. – Он не услышит тебя…
— Услышит, — коротко отрезал я, перебирая струны гитары. – Обязательно услышит и найдет путь назад, — поднял глаза на тебя, уснувшего три дня назад и больше не проснувшегося. Я знаю, я верю, что ты слышишь меня, молюсь, чтобы ты пришел на мой тихий зов, улыбнулся, забрал из онемевших от долгой игры рук гитару и, коснувшись дрожащих, налитых слезами век губами, прошептал: «Не грусти, не грусти, моя золотая рыбка…».

@темы: Закончен, Аой/Уруха (Уруха/Аой), Мини, PG-13

---

Not Ours.

[illusion of feather]

Название: Not Ours.
Автор: chubby cheeks
Бета/Гамма: Masao Sad
Рейтинг: G
Пейринг: Я вижу Aoi/Ruki, а вообще-то кого хотите, того и представляйте.
Жанр: Слэш, Ангст, POV.
Размер: Драббл.
Статус: Закончен.
Предупреждение: Смерть персонажа.
Саммари: Я до сих пор, открывая глаза еще до рассвета, не могу поверить, что это только мое серое утро, а не наше.
Дисклеймер: Не мои.
Публикация на других ресурсах: С ссылкой на мой профиль - это раз. Пришлите мне ссылку на место публикации - это два. (Разрешение получено).
От автора:
Distoma. – Sumi-e
Смерть персонажа? Это все осень.
Посвящение: Avira.

Distoma. – Sumi-e
Завтра будет ровно два года со дня твоей смерти. Ровно два года назад твоя жизнь оборвалась, словно струна гитары. Она больно лязгнула по моим пальцам, оставив кровоточащие царапины на моей коже, которую ты любил целовать. Прошло уже два года, а она все не заживает.

В тот день единое целое, что мы с тобой представляли, раскололось надвое. Настолько привыкший к существованию, как составляющая часть, я остался один.

С тобой я был словно в коконе, огражденный и отдаленный ото всех. Твои крепкие руки обвивали мое тело, заставляя реальность отойти на второй план, а на ее место прийти оформленному в пастельных тонах счастью.
Наша с тобой жизнь пахла осенью и сухой опавшей листвой. Я полюбил это время года именно за встречу с тобой. Осень подарила мне тебя когда-то, но она же и забрала два года назад.

В тот день кокон, который ты сплел вокруг меня, чтобы сохранить трепетный тлеющий уголек наших чувств, который я бережно держал на ладони, треснул по швам, а ледяной ветер, проникший в появившиеся щели, заставил еле заметное пламя дрогнуть, а потом и вовсе потухнуть. Пространство вокруг меня стало наполняться ядовитым дымом, я лишь покорно вдыхал его, думая о том, что без тебя мне нечего больше здесь делать.

Любовь – это лишь головоломка из двух пазлов, а ее сложность в том, что нужно отыскать второй пазл среди шести миллиардов вроде бы таких похожих на тот необходимый. Были ли мы с тобой частями одной и той же головоломки? Я долго думал над этим вопросом и так и не пришел к ответу. Единственное, что я знаю теперь, так это то, что я для тебя в любом случае навсегда уже останусь той самой половинкой, вторым пазлом. Ты ушел и уже не сможешь нарушить обещание о вечной любви. Кажется, я не верил тебе тогда.

Как бы я хотел уйти за тобой, чтобы тоже остаться верным сказанным словам, но почему-то мне кажется, что ты не разделяешь моего желания. Все мое существование до этого – исполнение твоих желаний, а теперь мне осталось исполнить лишь одно.

Тогда в реанимации, когда я не видел ничего вокруг из-за застилающих глаза слез, крепко сжимая твою руку, которая становилась холоднее с каждой секундой, я слышал твой голос, звучащий весело и непринужденно. Ты рассказал мне о своей последней прихоти, ты хотел, чтобы я жил без тебя, чтобы я справился без тебя.

«Ты же сильный», - пухлые губы растянулись в прекрасной улыбке, которую я не заметил, плача навзрыд, уткнувшись носом в твою грудь, которая в один момент просто перестала совершать повторяющееся движение вверх-вниз. Ты перестал дышать.
В тот момент я не почувствовал ничего, кроме полного опустошения. «Жить без тебя»,- эта фраза всегда казалась мне нереальной, просто дикость и бред, до тех пор, пока я действительно не стал жить без тебя.

Тоска и отчаянье стали моими верными друзьями в тот день и с тех пор не отходят от меня ни на шаг. С тех пор каждую ночь мне снится то, как я сидел и смотрел телевизор, поджидая тебя после работы, снятся те взрывы, грохот которых принял за феерверки. Я всегда думал, что когда тому, кого ты любишь, угрожает опасность, то ты это обязательно почувствуешь, но я не ощутил ничего, а лишь продолжил листать каналы.
У меня до сих пор перед сном прокручивается перед глазами репортаж экстренных новостей о теракте на станции метро...

Прошло столько времени, и полуразрушенный кокон покрылся слоем пыли, кое-где появилась паутина, но мне нет сил разрушить его окончательно. Едкий дым от затухшего уголька накапливается и накапливается, а я задыхаюсь, специально.

Я никогда не смогу смириться с тем, что каждое утро буду просыпаться один. Даже когда на второй половине кровати будет лежать кто-то другой, я буду один, ведь тот парень – не ты.
Я до сих пор, открывая глаза еще до рассвета, не могу поверить, что это только мое серое утро, а не наше.

@темы: Закончен, Драббл, Аой/Руки (Руки/Аой), G

---

[illusion of feather]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[illusion of feather]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[illusion of feather]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Там будем мы

[illusion of feather]

Название: Там будем мы.
Автор: Hikori no Inku.
Бета: Tish Niari.
Пейринг: Рейта/Кай.
Рейтинг: G.
Жанры: Слэш, Ангст, Психология, Повседневность, Kai's pov, Songfic.
Предупреждения: OOC.
Размер: Мини, 4 страницы.
Статус: Закончен.
Дисклеймер: Не мои.
Саммари: Миллионы раз… а может, даже больше, я представлял, что ты умер. Что ты не здесь, где-то далеко. Не со мной. Я так надеялся, что станет легче, что так будет проще. Забыть тебя. Начать все заново. С чистого листа. Я проигрывал этот никудышный сценарий в своей голове. Строил из себя мученика в наивных попытках пережить.
Посвящение: Моему диплому.
Публикация на других ресурсах: Все формальности. (Разрешение получено).
От автора: Данная работа написана на основе перевода песни Miyavi - Kimi ni negai wo. Никогда не писала songfic, а тут снизошло.


Даже в свете тех угасших надежд и наших планов, превратившихся в пепел… В те дни, когда я тихонько плачу о несбывшемся и продолжаю шагать по дороге, которая ведёт в никуда. Я могу выжить и продолжать существовать, ведь ты всегда наблюдаешь за мной.

Я свято в это верю. Должен верить. А иначе… Выбор невелик. Простая молитва без слов, без эмоций. Я забыл причину, по которой начал молиться. Я забыл причину, по которой наступило начало конца. Я забыл всех и вся. Но почему-то ровно в полночь я молюсь. Как ритуал, как необходимость. Это как жажда. И отчего-то мне кажется, что если я забуду это сделать, то просто умру. Ровно в полночь, когда это мир так уязвим. Обнажён в своей сути. Открыт в своей невинности. Оголён, и видно каждую вену. Даже самое мелкое переплетение грехов. Где-то там, за пластиком окна есть люди. Живые. Пытающиеся жить. Мечтающие о жизни, полной и глубокой. Глубже, чем бездна. Насыщеннее и ярче, чем свет. А мне уже не о чем мечтать. Предел моих фантазий – осилить четвёртую чашку кофе. Потому что сегодня я не могу спать. Хочу, но не могу. Сон сведёт меня с ума. Лишит остатка самообладания. Ведь сегодня во сне я увижу наш конец. Снова. По замкнутому циклу. Как по расписанию, оговоренному кем-то другим, но не мной. Я вновь увижу себя, блуждающего по дороге сознания. А на том конце ты. Такой далёкий, такой манящий. Я буду бежать изо всех сил, буду кричать и звать. До надрыва, до сиплого всхрипа, поглотившего такое родное имя. Я буду… чтобы в конце пути осознать, что мы на разных плоскостях. Ты будешь стоять высоко в небесах и смотреть на меня вверх тормашками. Из своей перевернутой реальности. Той самой, до которой мне не дотянуться. Даже не долететь. Вот уже который день, ночь, месяц, год. Я блуждаю по шоссе жизни, а внутри сплошная линия бесконечных ссор и обид. Двойная – потому что мы изжили себя дважды. Дважды зашли за черту. Не увидели стоп-линию, что была прямо под носом.

Что мог я сделать для тебя? Что я не смог сделать для тебя? Я всегда задаю себе эти вопросы.

Я вновь и вновь наматываю твой голос на веретено памяти. Цепляюсь за него, живу им. Вопреки тому, что не хочу. Не хочу помнить тебя, видеть тебя. Твои отпечатки на теле, бесследные. Без красок, без оттенков. Ты сумел клеймить меня теплом. Доволен? Ни намёка на гордость. Прогнила, изъедена тобой, твоим тембром, твоим дыханием, что так и остались в горле, лёгких, голосовых связках. Ещё со времён робких поцелуев. И теперь мой собственный голос мне неподвластен. Дрожит. С лишком часто. Когда я вспоминаю твои слова. Ты повторял их каждую нашу ссору. Почему это было столь важно для тебя? Почему ты спрашивал каждый раз? Почему? Скажи…прошу. Но никто не ответит. Никому нет дела.

И неважно, сколько раз я стучу в двери моего сердца и пытаюсь найти ответы в глубине своей души. На ум приходят лишь прекрасные воспоминания о нас.

Я честно пытался вытравить тебя из своей памяти. Выбросил все напоминания о тебе. Подарки, твои вещи и одежду. То, что ты не забрал. Не потому, что было не нужно. Потому что не хотел видеть меня. Потому что мы причинили друг другу слишком много боли. И от этого тошно. До сих пор. Ты знаешь, я даже выбросил наши фотографии. Не сжег – выбросил. Мне не хватило бы сил смотреть на то, как они сгорят дотла. Видеть, как огонь медленно слижет краски, пережует фигуры, лица, эмоции, гася все самое светлое в моей жизни. Самое светлое… самое болезненное.

Все просто. Я всегда любил тебя. Моя любовь - это все что у меня есть. И даже теперь… Даже теперь я люблю тебя так же сильно.

Всё еще не могу отвыкнуть от тебя, перестать видеть в своей тени твою. Ты знаешь, я очень рано теперь гашу свет. Лишь бы не видеть заместо своих очертаний твои. Лишь бы не бросаться к стене, как обезумевший, как умалишенный. Просто больной. Да, в эти минуты я самый счастливый больной. Поддаюсь игре тьмы. Вновь и вновь, чтобы потом провести по границе тёмного и светлого, чтобы потом ощутить холод поверхности. Чтобы осознать…

Помнишь, однажды в прекрасную звёздную ночь мы вдвоём загадали желание. И хотя та мечта давно забыта, я помню, как я хотел, чтобы та ночь длилась вечно. Теперь я думаю, что мне надо было загадать и это тоже.

Надо было, но я сглупил. Теперь же я не против впасть в летаргический сон. Оставить тело и отправиться в тот мир, где я загадал правильное желание. В ту страну, где оно сбылось. Там, где ты сейчас обнимаешь меня крепко и нежно одновременно. Там, где целуешь за ухо, лаская дыханием кожу. Даря своё тепло - знак принадлежности тебе. И в этом мире я согласен на клеймо. Прямо на сердце, на одной из вен. Частица меня.

«Бога здесь нет». - Я прокричал это в тот день, когда ты стал звездой. Мне больше не нужен никакой бог. Если бы… если бы только мог быть здесь со мною.

Миллионы раз… а может, даже больше, я представлял, что ты умер. Что ты не здесь, где-то далеко. Не со мной. Я так надеялся, что станет легче, что так будет проще. Забыть тебя. Начать все заново. С чистого листа. Я проигрывал этот никудышный сценарий в своей голове. Строил из себя мученика в наивных попытках пережить. Просто пережить. Не зная, когда настанет оттепель. Ледяная засуха - я так хотел её пережить. Раньше. Больше незачем. Стала родной. Приятной болью. Той, что напоминает о тебе.

Этот город без тебя так же глуп и беспокоен, и я продолжаю жить в нём, будто ничего не произошло. В шумном ритме месяцы сменяют месяцы, а года - годами, природа нежно меняет свой цвет. Я снова смотрю на ночное небо и вспоминаю о тех днях.

Почему ты не забрал их с собой? Почему ты не забрал их вместе со своим багажом. Оставил меня наедине с тем, что хочется забыть больше всего на свете. С тем, что не забуду ни за что и никогда. Потому что эти воспоминания и есть я. Даже сейчас я по-прежнему всё так же любуюсь небом…

И тихонько загадываю желание. Желание о тебе, о том, кто стал звездой.

Естественно, только в моём воображении. А знаешь, я хотел бы стать звездой. Вместо тебя. По-настоящему. Ведь тогда мы были бы намного ближе. Ты бы смотрел на небо каждый день. По старой привычке. Смотрел и не знал, что в этот миг я смотрю на тебя. Боже, что за бред?

Все в порядке. Я могу жить тут один. Ведь я не один, верно?

Вновь оглядываю свою комнату. Раньше она казалось меньше. Потому что ты был рядом. Потому что за спиной были крылья. И им было тесно. И мне хотелось парить. Теперь, наверное, уже поздно что-то менять.

Так что я проживу эту жизнь и за тебя тоже.

За того, кто умер в моем воображении. За того, кого я убил внутри себя. По крайней мере, пытался. И попытаюсь вновь. Ведь выбор невелик…

Потому что ты всегда живёшь во мне.

В моём сухом и упрямом сердце, таком горделивом. В том самом, что никогда не признает, что внутри лишь ты. В каждом эритроците. Мой алый. Мое дыхание. Мое всё. В моём сердце. Вместо него. Ты не знал? Ну да, ведь я никогда не говорил тебе об это. Жаль.

Так что опять, как в те наши дни. Просто будь на моей стороне и наблюдай за мной.

Я прошу. Не у тебя. У звезды. Далекой и крохотной. Такой незаметной, но зато моей. Я прошу у той, которую назвал твоим именем. У той, что заменяет тебя последние шесть месяцев. Самые долгие, самые жестокие. Если и есть на Земле ад, для меня это время. Время без тебя. Я убеждаю себя, что мне хватит сил не сломаться. Убеждаю даже когда…

Когда я мечтаю о тебе.

Хотя не должен. Не имею права. Я, наверное, моральный урод, эмоциональный инвалид. Раз звоню тебе. Хочу отпраздновать. Наша годовщина - ровно год, как кровоточит сердце. Ровно год, как вместо крыльев из спины торчат изуродованные обломки костей. Жалкие огрызки. Опалённые моей гордостью. Сожжённые твоим смирением. Ты смирился. Мы оба.

- Ютака, скажи мне, что мог я сделать для тебя? - И я уже не знаю, зачем позвонил.

«Помолчи. Прошу, помолчи». – Готово сорваться с языка. Но нет. Беззвучие тонет в затхлом воздухе квартиры. Слишком. Ты, твоё существование. Само осознание того, что я чувствую. Того, чем живу. Мне хочется прошептать тебе:

«Просто помолчи, Аки». – Мне хочется прокричать. А звуки тонут в голосовых связках. Вязнут в твоём дыхании, что хранится во мне, в моих лёгких. Его остатки. Те, что позволяют жить без тебя. Пока еще. Запасов почти не осталось.

– Ютака, скажи, что я не смог сделать для тебя? Просто скажи, – а у меня нет сил ответить. Нет сил, чтобы просто сказать привет. Просто согнуться, скукожиться, сжаться. Превратиться в чёрную дыру. Лишь бы не ощущать, как трещат позвонки. Лишь бы не чувствовать, что каркас не выдержит. Рухнет. Ведь стержень давно проржавел. И я так этого боюсь. Остаться там под обломками, так и не использовав свою последнюю пару крыльев. Ту, что я берёг для жизни после смерти. Ту, что я хочу подарить тебе.

- Просто ответь, Юта. – И я забываю дышать. Забываю, как надо жить. Твой измождённый голос. И грусть, что таится в каждой ноте. Тоска, что ты выдыхаешь мне прямо в губы. Она бежит ко мне вместе с электрическим сигналом. Обнимаю трубку крепче, двумя руками. Глупо надеюсь, что провода сохранят мои объятия и ты их почувствуешь. – Ну что ты молчишь? – Обречённая нежность. А я отчего-то знаю ответы. На всё и сразу. Отчего-то вижу, насколько глуп и нелеп.

-Просто люби меня… Акира.

-Я приеду. Ладно?

-Да. – Ты не услышал, бросил трубку. А мне и не важно. Ведь мы снова будем летать на моих крыльях. И плевать, что на каждого будет лишь одно крыло. Мы сумеем. Мы сумеем взрастить новые. В том самом мире, где я загадал правильное желание. В том самом мире, где есть мы, где живет моя мечта.

Мечта о тебе.

Здесь. В этой комнате…такой крохотной.

@темы: Закончен, Рейта/Кай (Кай/Рейта), Мини, G

---

В океане пираний

[illusion of feather]

Название: В океане пираний.
Автор: Hikori no Inku.
Бета: Tish Niari.
Персонажи: Руки и его пираньи.
Рейтинг: G.
Жанры: Психология, Повседневность, Ruki's pov.
Размер: Драббл, 2 страницы.
Статус: Закончен.
Дисклеймер: Не мои.
Саммари: Ощущаю словно наяву, как они заползают под кожу. Прогрызают плоть, начиная с кончиков пальцев.
Тех самых, которыми я пишу свои шальные мысли. Скорее пьяные, нежели трезвые.
Посвящение:
Всем больным на голову людям.
Публикация на других ресурсах:
Разрешение и прочие формальности. (Разрешение получено).
От автора:
Читать сложным творческим личностям с мадагаскарскими тараканами в голове.



Мне снится.

Обычные сны? Увы. Мне снится, что я уже не я, сам себе противен. Мне снится множество масок. Тех, что я примеряю из образа в образ. Одна краше другой. И каждая новая более уродливая и омерзительная. Чужая и оттого более близкая.
Мне снится один концерт за другим.

Нет. Не прошедшие - будущие. Такие далекие, такие близкие. Навязчивые. Параноидальные в своем иллюзорном грехе. Живые в своем бесконечном карнавале. Влекущие своим несбыточным раем - таким обманчивым, таким реальным.

Мне грезится…

Новый свет, такой искусственный. Мне видится новый стадион, такой безликий. Новая площадка. Новое поле боя. С ними, с самим собой… со всем миром. Чушь? Моя жизнь. Моя двумерная действительность, помноженная на трехмерную ложь всего, что остается там. За барьером голоса. С первым оброненным криком электрогитары, с первым пролитым тактом ударной установки, с первым родившимся рыком баса. Её не разглядеть за вспышками мишуры, за огнем небытия, что разгорается все ярче и ярче.

Я слышу.

Все эти песни. Те самые, что я сочиню. Из сна в сон. Разный мотив, разный оттенок. Порочный и невинный одновременно. Порочный от того, что он будет написан мной. Невинный потому, что я пишу его во спасение. Во спасение души. Своей или же совершенно чужой. Не имеет значения. Я не знаю, не понимаю. Зачем? Что мной движет? Что… Когда уже нет сил двигаться, когда предают те, чьи образы возникают в затуманенном миром рассудке первыми. Я не знаю, и все же…

Я вижу.

Я вижу бесчисленные строки текста. Вульгарные, истеричные, тихие, почти неслышные. Живые и дышащие. Дышащие во мне, мной, за меня. Они плывут передо мной в моих видениях. Преследуют меня подобно акулам. Акулы в моем океане воображения. Мои навязчивые пираньи. Каждую ночь они впиваются в меня, впрыскивают в вены агонию, разбавляют бешенством, а в конце великодушно позволяют закурить сумасшествием. Они терзают плоть и душу, норовя вытеснить меня из бренного тела. Иногда мне кажется, что оно уже не мое, а их. И что я здесь забыл? Их слишком много, чтобы победить или обуздать. С каждой новой порцией ночи они подступают ближе. И мне не спастись.

Я ощущаю...

Ощущаю словно наяву, как они заползают под кожу. Прогрызают плоть, начиная с кончиков пальцев. Тех самых, которыми я пишу свои шальные мысли. Скорее пьяные, нежели трезвые. Трезвый до такого не додумается. Трезвый такого не увидит. А я - позор этого слишком правильного мира. Даун. Не умею прятать чувства и мысли. Те самые мысли, что кричат за меня. Ибо мне кричать не пристало.

Когда-нибудь…

Когда-нибудь они доберутся до моего сердца. Моя галлюцинация прогрызет защитный слой кожи, проломит ребра, разорвет волокна. И тогда…тогда я пойму, что дошел до предела разумного, что стою на грани помешательства. Я буду срывать с себя кожу. Нет, не во сне, как я это часто делаю. Раз за разом, уничтожая маску за маской. Срывая личину за личиной в надежде откопать истинное «я». Запустить подлинное сердце. То, что дышит ритмом, а не кислородом, то, что зовет к себе из ночи в ночи. Я буду срывать с себя эпидермис. Слой за слоем, клетка за клеткой, но мне не будет больно. Мне не будет страшно обнажать свою истинную сущность, оголить себя. Свое лицо. Я буду сдирать ложь за ложью с блаженной улыбкой на лице перед миллионами чужих глаз, не боясь выставить напоказ свой хрупкий мир. Почти эфемерный.

Нет. Я не побоюсь преодолеть барьер.

Оставить все позади. Всех и вся. Тех, что будут тормозить. Тех, что не приемлют, пытаются подстроить под себя, слепить по своему образу и подобию, такому невежественному. Я не буду их ждать. Я не буду им подчиняться. Ведь находясь там, на просторах безумия, я буду чувствовать, как границы моего мира обретают форму. Пускают корни, и грани становятся тверже, стены становятся крепче. Потому что это мой мир. Такой эфемерный. Потому что это я. Простой в своей сути. Потому что я могу. Потому что я не остановлюсь.

Никогда…

Pink - Cuz I Can (Live From Wembley Arena)

@темы: Закончен, Драббл, Руки, G

---

[illusion of feather]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[treeta_miobitat]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[treeta_miobitat]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[treeta_miobitat]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[treeta_miobitat]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[treeta_miobitat]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[treeta_miobitat]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[treeta_miobitat]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[treeta_miobitat]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

"Сегодня" повторится завтра. "Завтра" не повторится никогда.

[treeta_miobitat]

Название: "Сегодня" повторится завтра. "Завтра" не повторится никогда.
Автор: Tatiana Miobi.
Бета: Нет.
Пейринг: Аой/Уруха (воспоминания).
Рейтинг: G.
Жанры: Слэш, Ангст, Психология, Философия, POV, ER.
Предупреждения: Смерть персонажа.
Размер: Мини, 1 страница.
Статус: Закончен.
Дисклеймер: Не мои.
Саммари: Скажи мне, где мы разминулись?
Посвящение: Спасибо Red Air за фразу, вдохновившую на этот фик.
От автора: Вы ведь тоже хоть раз мечтали вернуться к истокам какой-то ситуации, чтобы её изменить, не так ли?


POV Аоя
Скажи мне, где мы разминулись? Куда бежать мне в поиске той тонкой грани, что рассекла, как лезвие катаны, наши будни?
Сейчас я вовсе... не в себе. Я весь в тебе, хотя тебя и нет уж рядом.
Раскидана небрежно под ногами осень. Цвет красный, жёлтый... всё слилось в неясное пятно: я посмотрел на мир сквозь слёзы горя. Они - как в душу дверь, что держишь из последних сил, пока не сдашься. А стоит эту дверь открыть - так ввалится толпа людей. Сочувствовать они все будут, плакать столь наигранно и мерзко... И даже если среди них найдётся кто-то, кто поймёт, частичным будет это понимание. Пойди, переживи такое сам...
Обрывки мыслей и осколки жизни - всё, что, уходя, оставил. В них много смеха, искренних улыбок... И разговоры, будто их на плёнку кто-то записал, настолько помню все слова детально.
Ты много раз упоминал, что жизнь не вечна, уверенно твердя при этом, что и смерти не бывает. Не в нашей жизни суждено ей появиться. Она к другим приходит, ну, а нас не замечает.
Я тоже верил, принимал за чистую монету все твои слова. Я думал: "Правда ведь! Навечно будем вместе". Сейчас ты где-то высоко, сияешь в небе, как звезда, а я... Ты видишь? Потерялся, растворился...
Я был уверен, что "сегодня" повторится завтра, и не опустится на нашу жизнь столь чёрная беда. Сейчас я понял - так нелепо и внезапно - "завтра" не повторится никогда...

POV Урухи
Я не беру назад свои слова. Ведь мы по-прежнему невидимы для смерти. Немного разминулись - это мелочь, ерунда. Мы не умрём, а вскоре оба станем ветром. Соединимся в танце мы, прогоним облака и, солнцу волю дав, от всей души зальёмся громким смехом.
Отчаялся ты, потерялся? Друг мой, зря... Не осень под ноги тебе кидает листья: рядом я...

@темы: Закончен, Аой/Уруха (Уруха/Аой), Мини, G