Всё повторяется снова и снова, пока не останется ничего, кроме этой "кошачьей колыбели"©
Название: Cry for you...
Автор: Masao Sad.
Бета: Avira.
Пейринг: Акира/Таканори.
Рейтинг: PG-13.
Жанры: Слэш, POV, AU, Songfic.
Размер: Драббл, 3 страницы.
Статус: Закончен.
Саммари: Я дарю тебе букеты алых слез из моего запястья, я хочу найти ответы на вопрос - что значит счастье?
© Ах, какая трагика. Ах, какой трагичный фанфик, ребята.
Публикация на других ресурсах: В ЛС. (Разрешение получено)
От автора:Sadie - tear drop. Ребята, драббл без сюжета. Просто навеяно, переписано два раза, и название - единственные слова на английском из песни Сэдистов.
Автор
читать дальшеSadie — tear drop (Обязательно к прочтению. Вот обязательно. Есть шанс что-то понять из написанного.)
Кафельные стены, квартирный холод. Ванна как будто ледяная, а вода в ней кажется, что горячее любого кипятка. Странные сравнения, но, несмотря на это, мне не больно, не горячо, не холодно, вообще никак. Брызги крови на белом кафеле струйками собираются в багровые реки и стекают вниз по бортикам ванны, растворяясь в воде алыми пятнами, а потом, наверное, утекая в водосток. Или я затыкал слив пробкой… А еще душ нещадно хлещет на меня тем самым, как мне кажется, кипятком, и от этого вода медленно, но верно поднимается. Я исполосовал оба запястья, и мне тошно от одной мысли о том, что ты в любой момент можешь увидеть меня таким – по пояс раздетым, бледным, голодным, в подтеках собственной крови. И думающим о тебе.
Я такой эстет. Трогал стены пальцами, оставлял симметричные следы, а потом руки соскальзывали, потому что иногда я чувствовал эту рваную боль. Только не здесь, а там – где-то глубоко. Прям больно до невозможности. Часто задавался вопросом – а как можно нарисовать смерть? Придумал? Я бы назвал себя дураком вслух, да только язык будто бы не в силах отклеиться от неба, а губы, я думаю, не смогут и намека на усмешку сделать. Я вообще не представляю, что сейчас может быть на моем лице. Слишком реалистично получилось. Слишком реальной кажется эта ваша… смерть.
А ты? Домой идешь? Думаешь ли обо мне так же, как и я о тебе? С друзьями, в университете? Я, знаешь, так соскучился.
Когда залезал в эту треклятую ванну, думал о том, что все закончится быстро, а в итоге пару раз поскользнулся и лежу тут уже минут пятнадцать под гребаными струями гребаной воды, а все потому, что побоялся трогать эти проступающие синие провода под кожей. Как ни крути, я дико боюсь боли. Нет, не такой, что причиняешь ты, а обычной – физической. А что сейчас? Больно отнюдь не моим рукам. Возвращайся скорее, ладно?
Мозгу поступает сигнал, мол, ногой подвигать надо, но ни одной из своих конечностей я не чувствую. Зато, кажется, начал ощущать скользкость ванны через мокрые джинсы, и еще, вроде, улавливаю запах воды из душа. Наверное, в бреду.
Может быть, я пытался искать смысл в каждом дне, но… не находил его. Ну не получалось, что поделать? Безразличие каждой серой недели точно такое же, как и безразличие этих кафельных стен, просто принявших идиотскую идею моего влюбленного… мозга? Сердца? Я, вроде как, должен дать себе отчет в том, для чего я это сделал, но кроме матов в твой адрес в голову ничего не приходит. Я плачу для тебя, знаешь? Слышишь? Уже ноябрь, по-моему; я надеюсь, ты тепло оделся?
— Быть эгоистичным, когда дело касается любви – это не плохо.
— Мне больно… когда ты так говоришь.
— Плачь для меня от этой боли, хорошо?
Сжимал пряди у самых корней, я шипел, но не отстранялся, тянулся к губам, когда ты дразнил меня. Доводил до исступления, как голодного нищего подразнили бы куском хлеба, ты раззадоривал меня, мол, ну, давай же, хоти меня. И я хотел. Да и сейчас хочу, что скрывать.
Я не закрывал дверь в ванную комнату, оставил щель, и сейчас из-за открытого в комнате балкона тут сквозняк. Я не удивлюсь, если умру не от порезанных рук, что в принципе невозможно, а от какой-нибудь пневмонии, когда выберусь. Собственно, почему не выбираюсь? Вроде, хотел тебе что-то доказать. Что? Кажется, что лучше делаю минет, чем та девчонка из клуба, ты не верил… а теперь вот я здесь, в ванне, как в доказательство моих чувств к тебе. Моя прокуренная любовь и твоя проспиртованная нежность. Сильны ли наши чувства? Я не знаю, где ты, с кем ты. Жив ли?
Проживая каждый день, как последний, я думал, что научился принимать твою любовь ко мне в любых проявлениях. Да, наверное. Синяки до сих пор остались. Но они значат гораздо меньше, чем то, как ты зацеловывал их, зализывал языком ссадины, извинялся чуть ли не с дрожью в голосе. Знаешь, я так люблю в тебе это. Я так люблю… да, я буду плакать для тебя за все то, что произошло в стенах этой коморки между нами.
— Идиот, стена не виновата в том, что ты психически нездоров, — перебинтовывал пальцы, целуя костяшки.
— В этом виноват ты, идиот, — я обиженно бурчал, ты перевязывал мою руку, а потом мы занимались сексом на кухне.
Знаешь, было классно. Правда.
Я, наверное, конченный неудачник, раз даже умереть для тебя нормально не смог, да? Увидь ты меня сейчас, спросил бы первым делом, почему стены загажены, а потом бы сокрушался, что джинсы надо долго сушить. Ведь так? Что мы будем вспоминать, когда «нас» как таковых не будет? Как мы дрались до крови, как ты напивался в хлам и проходил домой с какой-нибудь универской шлюхой, как я неумело порезал вены, благо, не ложкой… думаю, когда-нибудь настанет день, когда мы захотим извиниться друг перед другом, но тогда… тогда не будет возможности.
Я и вправду нездоров, раз после очередного твоего проступка полез в петлю. Хотя, лучше петля, чем эта неумелая попытка суицида, но и там бы, наверное, веревка оборвалась… или я бы поскользнулся на мыле. Сломал бы ногу, упав с табуретки. Ты бы сидел со мной в травматологии, отчитывал бы за неаккуратность. Акира, ты такой Сузуки…
Ногой задеваю пробку, видимо, так как чувствую, что вода утекает, утягивая с собой почти все следы моего слабоумия. Но я по-прежнему не могу двигаться. В приглушенном освещении ванны могу рассмотреть свои руки – по локоть алые.
А ведь только сейчас мне пришла мысль нарисовать эту самую смерть на бумаге. Эксперимент стоил того.
— Эй, — завалил на постель, — придурок, бросай свои книжонки, — смачно чмокал в макушку, отчего я жмурился, но книгу не убирал.
— Я не хочу с тобой трахаться, отвали.
— Ну не ври, а?
— Хорошо, — и я выкидывал книжку.
Вспоминаю даже малозначимые моменты и понимаю, что какими бы мы ни были, порознь невозможно. Ты чувствуешь? Может, бегом поднимаешься по лестнице? Или от волнения не можешь попасть ключом в скважину? Или с той самой девахой в баре?..
Прислоняюсь щекой к холодной керамике и теперь отчетливо ощущаю, какая она. Краем глаза замечаю, что в крови. Руки, щеки, грудь в крови. Захочешь такого меня?
Во мне нет сил элементарно для того, чтобы открыть глаза. Может, подействовало, и я сейчас попрощаюсь с этой гребаной жизнью? С хлопьями по утрам, которые приносил не кто-то, а ты, с ударами в челюсть, а потом поцелуями туда же? Знаешь, мне будет не хватать этого. И секса с тобой, везде, где можно. И где нельзя. Знаешь, я не хочу еще уходить. И ты останься, ладно?
— Эй, — хлопок. Что? — Я дома, мелкий, — а потом шаги, шаги, шаги…
— Придурок, — выдыхаешь в мои волосы, крепче прижимая к обнаженной взмокшей груди, а пальцы свободной руки уже ползут по моим забинтованным предплечьям, поглаживая, — разве так выглядит смерть?
— Так, — утвердительный кивок, и прижимаюсь губами к соску. Грудь чистая, без единой пометки, только моя с той недели алеет под кадыком. Тебя никто не клеймит, кроме меня, лестно? Нет. По-другому быть не может. — У каждого свое видение.
Ты прищуривался и смотрел на окровавленные руки на листе бумаги формата А3. А отражение в крови видел, м?
— Я снова хочу тебя, мелкий, — стягиваешь простынь, которой успел накрыться, — и-и…
— И? — перебиваю, переспрашивая.
— И я собственноручно грохну тебя, если выкинешь подобное еще раз, — киваешь на бинты, а потом устало добавляешь: — столько денег на них уходит… экономь, а?
— Ненавижу тебя, — последнее, что я запомнил из сказанного – после следующего поцелуя все было слишком несвязно.
Знаешь, я буду плакать для тебя. Любить таким, какой есть – чертовым эгоистом. Покупать бинты в аптечку и пиво в холодильник…
Автор: Masao Sad.
Бета: Avira.
Пейринг: Акира/Таканори.
Рейтинг: PG-13.
Жанры: Слэш, POV, AU, Songfic.
Размер: Драббл, 3 страницы.
Статус: Закончен.
Саммари: Я дарю тебе букеты алых слез из моего запястья, я хочу найти ответы на вопрос - что значит счастье?
© Ах, какая трагика. Ах, какой трагичный фанфик, ребята.
Публикация на других ресурсах: В ЛС. (Разрешение получено)
От автора:Sadie - tear drop. Ребята, драббл без сюжета. Просто навеяно, переписано два раза, и название - единственные слова на английском из песни Сэдистов.
Автор
читать дальшеSadie — tear drop (Обязательно к прочтению. Вот обязательно. Есть шанс что-то понять из написанного.)
Кафельные стены, квартирный холод. Ванна как будто ледяная, а вода в ней кажется, что горячее любого кипятка. Странные сравнения, но, несмотря на это, мне не больно, не горячо, не холодно, вообще никак. Брызги крови на белом кафеле струйками собираются в багровые реки и стекают вниз по бортикам ванны, растворяясь в воде алыми пятнами, а потом, наверное, утекая в водосток. Или я затыкал слив пробкой… А еще душ нещадно хлещет на меня тем самым, как мне кажется, кипятком, и от этого вода медленно, но верно поднимается. Я исполосовал оба запястья, и мне тошно от одной мысли о том, что ты в любой момент можешь увидеть меня таким – по пояс раздетым, бледным, голодным, в подтеках собственной крови. И думающим о тебе.
Я такой эстет. Трогал стены пальцами, оставлял симметричные следы, а потом руки соскальзывали, потому что иногда я чувствовал эту рваную боль. Только не здесь, а там – где-то глубоко. Прям больно до невозможности. Часто задавался вопросом – а как можно нарисовать смерть? Придумал? Я бы назвал себя дураком вслух, да только язык будто бы не в силах отклеиться от неба, а губы, я думаю, не смогут и намека на усмешку сделать. Я вообще не представляю, что сейчас может быть на моем лице. Слишком реалистично получилось. Слишком реальной кажется эта ваша… смерть.
А ты? Домой идешь? Думаешь ли обо мне так же, как и я о тебе? С друзьями, в университете? Я, знаешь, так соскучился.
Когда залезал в эту треклятую ванну, думал о том, что все закончится быстро, а в итоге пару раз поскользнулся и лежу тут уже минут пятнадцать под гребаными струями гребаной воды, а все потому, что побоялся трогать эти проступающие синие провода под кожей. Как ни крути, я дико боюсь боли. Нет, не такой, что причиняешь ты, а обычной – физической. А что сейчас? Больно отнюдь не моим рукам. Возвращайся скорее, ладно?
Мозгу поступает сигнал, мол, ногой подвигать надо, но ни одной из своих конечностей я не чувствую. Зато, кажется, начал ощущать скользкость ванны через мокрые джинсы, и еще, вроде, улавливаю запах воды из душа. Наверное, в бреду.
Может быть, я пытался искать смысл в каждом дне, но… не находил его. Ну не получалось, что поделать? Безразличие каждой серой недели точно такое же, как и безразличие этих кафельных стен, просто принявших идиотскую идею моего влюбленного… мозга? Сердца? Я, вроде как, должен дать себе отчет в том, для чего я это сделал, но кроме матов в твой адрес в голову ничего не приходит. Я плачу для тебя, знаешь? Слышишь? Уже ноябрь, по-моему; я надеюсь, ты тепло оделся?
— Быть эгоистичным, когда дело касается любви – это не плохо.
— Мне больно… когда ты так говоришь.
— Плачь для меня от этой боли, хорошо?
Сжимал пряди у самых корней, я шипел, но не отстранялся, тянулся к губам, когда ты дразнил меня. Доводил до исступления, как голодного нищего подразнили бы куском хлеба, ты раззадоривал меня, мол, ну, давай же, хоти меня. И я хотел. Да и сейчас хочу, что скрывать.
Я не закрывал дверь в ванную комнату, оставил щель, и сейчас из-за открытого в комнате балкона тут сквозняк. Я не удивлюсь, если умру не от порезанных рук, что в принципе невозможно, а от какой-нибудь пневмонии, когда выберусь. Собственно, почему не выбираюсь? Вроде, хотел тебе что-то доказать. Что? Кажется, что лучше делаю минет, чем та девчонка из клуба, ты не верил… а теперь вот я здесь, в ванне, как в доказательство моих чувств к тебе. Моя прокуренная любовь и твоя проспиртованная нежность. Сильны ли наши чувства? Я не знаю, где ты, с кем ты. Жив ли?
Проживая каждый день, как последний, я думал, что научился принимать твою любовь ко мне в любых проявлениях. Да, наверное. Синяки до сих пор остались. Но они значат гораздо меньше, чем то, как ты зацеловывал их, зализывал языком ссадины, извинялся чуть ли не с дрожью в голосе. Знаешь, я так люблю в тебе это. Я так люблю… да, я буду плакать для тебя за все то, что произошло в стенах этой коморки между нами.
— Идиот, стена не виновата в том, что ты психически нездоров, — перебинтовывал пальцы, целуя костяшки.
— В этом виноват ты, идиот, — я обиженно бурчал, ты перевязывал мою руку, а потом мы занимались сексом на кухне.
Знаешь, было классно. Правда.
Я, наверное, конченный неудачник, раз даже умереть для тебя нормально не смог, да? Увидь ты меня сейчас, спросил бы первым делом, почему стены загажены, а потом бы сокрушался, что джинсы надо долго сушить. Ведь так? Что мы будем вспоминать, когда «нас» как таковых не будет? Как мы дрались до крови, как ты напивался в хлам и проходил домой с какой-нибудь универской шлюхой, как я неумело порезал вены, благо, не ложкой… думаю, когда-нибудь настанет день, когда мы захотим извиниться друг перед другом, но тогда… тогда не будет возможности.
Я и вправду нездоров, раз после очередного твоего проступка полез в петлю. Хотя, лучше петля, чем эта неумелая попытка суицида, но и там бы, наверное, веревка оборвалась… или я бы поскользнулся на мыле. Сломал бы ногу, упав с табуретки. Ты бы сидел со мной в травматологии, отчитывал бы за неаккуратность. Акира, ты такой Сузуки…
Ногой задеваю пробку, видимо, так как чувствую, что вода утекает, утягивая с собой почти все следы моего слабоумия. Но я по-прежнему не могу двигаться. В приглушенном освещении ванны могу рассмотреть свои руки – по локоть алые.
А ведь только сейчас мне пришла мысль нарисовать эту самую смерть на бумаге. Эксперимент стоил того.
— Эй, — завалил на постель, — придурок, бросай свои книжонки, — смачно чмокал в макушку, отчего я жмурился, но книгу не убирал.
— Я не хочу с тобой трахаться, отвали.
— Ну не ври, а?
— Хорошо, — и я выкидывал книжку.
Вспоминаю даже малозначимые моменты и понимаю, что какими бы мы ни были, порознь невозможно. Ты чувствуешь? Может, бегом поднимаешься по лестнице? Или от волнения не можешь попасть ключом в скважину? Или с той самой девахой в баре?..
Прислоняюсь щекой к холодной керамике и теперь отчетливо ощущаю, какая она. Краем глаза замечаю, что в крови. Руки, щеки, грудь в крови. Захочешь такого меня?
Во мне нет сил элементарно для того, чтобы открыть глаза. Может, подействовало, и я сейчас попрощаюсь с этой гребаной жизнью? С хлопьями по утрам, которые приносил не кто-то, а ты, с ударами в челюсть, а потом поцелуями туда же? Знаешь, мне будет не хватать этого. И секса с тобой, везде, где можно. И где нельзя. Знаешь, я не хочу еще уходить. И ты останься, ладно?
— Эй, — хлопок. Что? — Я дома, мелкий, — а потом шаги, шаги, шаги…
— Придурок, — выдыхаешь в мои волосы, крепче прижимая к обнаженной взмокшей груди, а пальцы свободной руки уже ползут по моим забинтованным предплечьям, поглаживая, — разве так выглядит смерть?
— Так, — утвердительный кивок, и прижимаюсь губами к соску. Грудь чистая, без единой пометки, только моя с той недели алеет под кадыком. Тебя никто не клеймит, кроме меня, лестно? Нет. По-другому быть не может. — У каждого свое видение.
Ты прищуривался и смотрел на окровавленные руки на листе бумаги формата А3. А отражение в крови видел, м?
— Я снова хочу тебя, мелкий, — стягиваешь простынь, которой успел накрыться, — и-и…
— И? — перебиваю, переспрашивая.
— И я собственноручно грохну тебя, если выкинешь подобное еще раз, — киваешь на бинты, а потом устало добавляешь: — столько денег на них уходит… экономь, а?
— Ненавижу тебя, — последнее, что я запомнил из сказанного – после следующего поцелуя все было слишком несвязно.
Знаешь, я буду плакать для тебя. Любить таким, какой есть – чертовым эгоистом. Покупать бинты в аптечку и пиво в холодильник…
@темы: Закончен, Драббл, Рейта/Руки (Руки/Рейта), PG-13