[illusion of feather]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[illusion of feather]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Завтрак у Тиффани

[illusion of feather]

Название: Завтрак у Тиффани.
Автор: Alice_Redrose.
Фэндом: The GazettE, Dir en Grey.
Персонажи: Руки/Рейта, Аой/Уруха.
Рейтинг: PG-13.
Жанры: Слэш, Романтика, Юмор, Экшн, Повседневность, Crossover.
Размер: Мини, 8 страниц.
Статус: Закончен.
Описание: ...
Дисклеймер: Не мои.
Публикация на других ресурсах: Только с разрешения автора, указав его. (Разрешение получено).

***
Свет был настолько слабый, что его едва хватило, чтобы немного осмотреться.
— Ну, и чей это прикол? – Руки вызывающе уставился на Рейту.
— А при чем здесь я? – Осклабился басист, мельком поглядывая на Аоя. Гитарист, в свою очередь, стрельнул глазами на уже минуты три как созерцавшего невозмутимого барабанщика Уруху. Каи же украдкой поглядывал на вокалиста.
— За-ме-ча-тель-но, — по слогам констатировала дива и снова принялась придирчиво осматривать обстановку комнаты, пленниками которой они необъяснимым образом оказались.
— Эй, а этого здесь только что не было! – Глаза Руки вмиг достигли угрожающего предела, норовя выскочить из орбит при мало-мальски удобном случае.
— Ты о чем? – Рей проследил за взглядом вокалиста и зашелся нервным кашлем.
— Что вы там увидели? – Уру уже заглядывал через плечо Таки. – О-у… этого, таки, не было…
— Чего там не было? – Аой присоединился к остальным, хотя на красивом лице и застыло выражение полного пофигизма с нотками явно прослеживающейся агрессии. Злился гитарист по одной причине, которая так и норовила подставить свою изящную, шлейфом дорогого парфюма окутанную шейку под сведенные судорогой пальцы мужчины.
— Вот этого не было, — обладатель достопамятной шейки и дорогой туалетной воды первым пришел в себя и за два шага оказался у источника массового замешательства. Тот представлял собой кофейный столик красного дерева, на лакированной столешнице которого замерла в непринужденной позе оплавившаяся свеча черного цвета, изливавшая свой мягкий свет на желтовато-розовый прямоугольник бумаги.
— Так-с, что тут у нас? — Растягивая слова, пропел лид-гитарист, склонившись к свече и разворачивая таинственное послание. – М-м-м… бред какой-то.
— А ну, дай сюда! – Аой уже был рядом, нахально вырывая записку из рук Урухи. Пробежал глазами по столбцам иероглифов и констатировал: — Таки, не могу поспорить. Это действительно ахинея какая-то.
— А можно полюбопытствовать, что именно представляет из себя ваша «ахинея»? – Каи сделал лишь один шаг вперед, замирая в тени Рейты, которому выпала горькая участь поддерживать очень уж впечатлительного вокалиста в вертикальном положении.
— Цитирую: «В доме 13 на улице де ля Пэ обитает мастер и сын его Луи. Они – короли ювелиров и ювелиры королей», — Аой опустил бредовое послание на столик и сложил руки на груди. – По мне так стопроцентная околесица.
— А по мне так – нет, — процедил сквозь зубы Таканори, пытаясь вырваться из цепких рук басиста. – Да отпусти ты меня, ей богу!
Рей покорно отступил на шаг назад, тем самым спровоцировав две катастрофы одновременно: наступил на застывшего за его спиной барабанщика, вызвав с его стороны бурное словесное излияние в адрес ближайших родственников басиста, и заставил не ожидавшего беспрекословного выполнения своих требований Таку отправиться в короткий, но запоминающийся полет с впечатляющим приземлением на пятую точку.
— Совсем офигел? – Хорошо слаженным хором проорали Каи и Руки, уставившись на враз сникшего Акиру.
Уруха, предвидя намечающееся кровопролитие, втиснулся в узкое пространство между Такой и Ютой, своим высоким стройным телом прикрыв уже готового к самозащите Рейту:
— Давайте выяснение отношений оставим на другой раз? – Помолчал, выжидающе уставившись на самого буйного скандалиста, и когда Руки, скорчив обиженную гримасу, с гордым видом поднялся на ноги, показывая, что готов на время оставить свою честь незащищенной, продолжил: — Кто-то решил поиграть с нами в «Код да Винчи». Ни я, ни кто-либо из вас к этому не причастен. Но… мы не можем сидеть взаперти и надеяться, что за нами явятся – это выглядит маловероятно. Я предлагаю принять правила игры. Мы ничего не теряем. К тому же, Руки, — взглянул на гордо-обиженный профиль вокалиста, — ты заявил, что эта записка имеет смысл. Поделишься с нами, недалекими?
Все выжидающе уставились на Таку, понимая, что в эту минуту подписывают себе смертный приговор: зависеть прихоти капризной дивы? Да лучше сразу принять пару таблеток цианида – все ж менее мучительная смерть…
Повыделывавшись для проформы, Руки соизволил подать голос:
— Картье.
— Что? – Дружно выдохнула четверка, ожидавшая более информативной речи.
— Не «что», а кто! Картье. Ювелир. В свое время (а это – конец девятнадцатого века: для непосвященных) мастеров дома Картье назвали «Королями ювелиров и ювелирами королей», ибо они создавали украшения для царствующей верхушки. — Словно делая одолжение, проговорил Таканори, хотя все понимали: стоит его зацепить – и он изложит историю всемирно известно бренда от рождения его основателя и до самых последних тенденций.
— Предположим, ты прав… — начал, было, Уруха, но Руки бросил на него такой взгляд, что гитарист счел более безопасным изменить формулировку. – Руки прав. Но что нам это дает?
— Зацепку. Думаю, нужно искать нечто, непосредственно связанное с Картье, — Аой небезосновательно чувствовал себя воспитателем детского сада. Это же элементарно!
— Ну, раз умный такой – ищи, Роберт, — Уруха в издевательски-почтительном жесте простер руку, уступая ритм-гитаристу место доктора Лэнгдона.
— Чур, я Одри Тоту не буду! – Тут же вскинулся Рейта, на что Аой не без удовольствия ответил:
— Конечно, нет: ею будет… Койю.
Уруха промолчал, вместо всяких слов продемонстрировав гитаристу маникюр на среднем пальце.
После столь красноречивой точки разговор был окончен, и парни принялись искать новую подсказку.
— Нашел! – Спустя минут двадцать ползания и лазания по стенам и полам небогатой предметами мебели комнаты заорал Рейта, глядя в крохотный ящичек старинного секретера, забившегося в самый дальний и темный угол. Выудил из него полоску глянцевой бумаги и протянул ее Аою. Временный лидер не стал церемониться и, оказавшись у столика со свечой, прочел содержимое нового послания:
— «Александра Английская очень любит Индию». Руки?
— Александра, жена русского императора Николая II, заказала Картье колье в индийском стиле.
— Меня так и подмывает спросить, откуда в твоей головке столько ненужной информации, но сейчас явно не время и не место, — торопливо проговорил Аой, отправляя записку к ее предшественнице. – У нас есть колье. Ищем его.
— Зачем искать, — как-то хищно облизался Каи, не сводя глаз с…шеи вокалиста.
— Эй, ты чего?! – Дива тут же побледнела, чего не могло скрыть даже скудное освещение комнатенки.
— Ничего. Твоя подвеска. Это ведь – своеобразное колье, Руки: тебе и не знать…
Стоило Каю договорить, как Аой тут же оказался возле совсем сбледнувшего Таки и принялся со всей тщательностью изучать фирменное украшение.
— А вот этого здесь явно раньше не было, — гитарист резко дернул нечто, спрятавшееся за длинными прядями волос и, бросившись к столу, раскрутил крохотную пилюльку. На стол выпала узкая полоска васи, скрученная для удобства трубочкой.
— «Сосчитай смерть». Ну, и как это понимать? – Аой смотрел на Руки – как главного генератора идей.
— Вот тут я – пасс: это ведь никак не связано с ювелирным делом…
Пока он говорил, Уруха с пристальным любопытством вертел забранный у Аоя листок со странным посланием, а затем, ничего не говоря, метнулся к вокалисту и, проговаривая вслух, принялся считать… черепки, из которых была составлена цепочка для массивного крестика.
— Пятнадцать и пятнадцать. Итого – тридцать «смертей». Плюс… — кончиками пальцев пробежал по украшавшему центр тамплиерского креста черепу: — …один. Тридцать один.
— И?
— И? У нас имеется дверь, с кодовым замком, — Рей уже не раз за время их денбраунской игры замечал наглухо закрытый выход с хорошо всем знакомой пластиковой коробочкой рядом. – Правда… кхм… код – пятизначный.
— Дураки, — протянул Каи и, оттеснив Рейту, быстро ввел какие-то цифры. Замок щелкнул, дверь – открылась. – Идиоты, кретины… — и, не договорив, вышел из комнаты.
— Кто-нибудь понял, почему мы – идиоты? – Решил за должное поинтересоваться Аой, на что остальные лишь плечами пожали.
— Потому что это – правда, — донеслось из соседнего помещения. – «15115» – ваш код, Джеймс Бонды хреновы, — помолчал. – Чего вы телитесь – идите сюда: здесь очередной ребус для Таки.

— «Красный прилив едва не разрушил бамбуковое его королевство на дне бухты Симмэй».
Все столпились вокруг барабанщика, через его плечо заглядывая в записку.
— Бухта Симмэй… Исэ… Миэ. Это – Микимото, — на сей раз Таканори не успел и рта открыть. Его опередил Аой. – Я вырос в префектуре Миэ, я прекрасно знаком с жемчужным делом. Устрицы акойя, Тоба, Жемчужный остров Микимото…
— Поняли-поняли: не стоит вдаваться в подробности, — прервал его торопливо Уруха. – Действуем по плану: ищем Жемчужного короля.
Искали долго, ибо комната, в которую попали ребята, раза в два, а то – и в три превышала размерами предыдущую. Свеча, взятая из первого помещения, успешно догорела, после чего пространство окунулось в мерцающий полумрак: в центре комнаты, на кубическом постаменте в хрустальной вазе плавало с дюжину свечей. Рейта предусмотрительно затушил половину из них, отчего в последствие был не раз отблагодарен согруппниками. По двум причинам. Во-первых – он спас их от кромешной тьмы, которая наступила бы не в пример раньше, не загаси басист лишние огоньки, а во-вторых – стоило Акире склониться над емкостью, как он тут же обнаружил искомое. Тонкий лист бумаги был извлечен из-под своеобразного хрустального подсвечника и передан Аою. Тот хмыкнул: всего два слова – «Грейс Келли».
— Ну, это уж совсем, извините, — Уруха тяжело опустился на край старинной тахты, принадлежавшей (не в пример первой) к шикарному убранству второй комнаты.
— Так, подожди… Что-то вертится, вертится же в голове! – Руки принялся расхаживать взад-вперед по помещению, нервно кусая ногти.
Кай заметил, что это – не очень гигиенично, после чего вокалист с полминуты отплевывался и все норовил сократить вполовину объем жидкости в подсвечнике.
— Ты лучше думай поактивней. — Выдвинул предложение Рейта, занявший место рядом с лид-гитаристом, и едва успел увернуться от приличного томика, машинально схваченного с книжной полки и пущенного в басиста Руки. — Идиот!
— Сам такой!
— Придурок нервный!
— Кретин необразованный!
— Батан хренов!
— Заткнулись! Оба! Нет: Акира – заткнулся, Руки – думай. Но не об умственных способностях Рейты! – Вмешался в словесную перепалку Аой, занявший стратегическое положение у второй двери, то есть – вне траектории движения вокалиста. К тому же, дверь эта представляла собой нечто занятное: в ней имелся довольно специфический замок, над конструкцией которого гитарист и ломал голову, пока все остальные искали подсказки и ссорились. Кодом тут не отделаться, обреченно понял Аой, но сказать об этом остальным пока не решился.
— Микимото создавал украшения для голливудских звезд: факт. Для Мэрилин Монро – да, точно помню, но…Стой, дай еще раз мне бумажку! – протянул, не глядя на Аоя, руку, требовательно помахав изящной кистью. Мужчина покорно вложил в трепыхающуюся длань чуть помятую записку.
— О-о-о, ну так вот же оно: розы! Почему никто не сказал мне про розы? – Капризно взвизгнула дива, уставившись отчего-то на Рейту.
Тот лишь развел руками, что негласно означало: «Я тут вообще не при чем».
— С вами невозможно работать. Ладно, я сегодня добрый. Слушайте: голливудская дива… и не надо на меня так смотреть! – Насупился. – Красотка Грейс Келли очень любила жемчуг, жемчуг (в лице Микимото) ответил ей взаимностью. Специально для будущей принцессы Монако был создан гарнитур: колье, серьги и брошки из круглого белого жемчуга и выполненными из желтого золота с бриллиантами репликами в виде пышных бутонов роз с нечетным количеством лепестков. Вы, идиоты, не заметили, что имя актрисы украшено вензелями со стилизованными цветами роз, из-за чего мы могли упустить подсказку!
— Не ори. Мы давно поняли твою позицию: стадо баранов во главе с юным Эйнштейном, — массируя виски, подытожил Каи, тем самым заставив громкоголосого Руки хотя бы на пару секунд прекратить свои словесные излияния. – Что будем искать? Колье, брошки, серьги? Что?
— Брошек на нас нет, колье я уже обработал, остаются – серьги: мы задолбаемся, — констатировал Уруха, невольно касаясь мочек собственных ушей, и тут же отдернул руки. – Что за?..
— Что? – все тут же оказались возле гитариста; только один Аой остался сидеть в стороне, у безнадежно запертой двери.
— Нет моих сережек. Точнее – вот, одна только, — парень тут же извлек из левого уха массивное литое колечко и положил на ладонь, демонстрируя его остальным.
— Слушай, и моих нет, — Руки растерянно прикасался к некогда полностью проколотому уху.
— По-моему, это – единственная сережка, которая находится в данном помещении, — Аой неожиданно материализовался возле тахты, заставив нервного Таку дернуться на месте и схватиться за сердце, а Рейту – перечислить парочку нецензурных выражений. – Я возьму? – осторожно подцепил украшение, невольно вздрогнув, когда пальцы его коснулись теплой ладони Урухи.
Когда возражений не последовало, Аой вернулся к облюбованной им двери и, повертев сережку так и сяк, отправил ее в замочную скважину. Та вошла как по маслу; механизм замка сработал отменно – путь был свободен.
— Ну, что – поехали… дальше, — энтузиазм вспыхнул и тут же погас, стоило парням переступить порог комнаты и наткнуться на точного двойника предыдущей.
— Веревку мне… и мыла, — серьезным голосом проговорил Руки, на что Рейта ответил, чтоб становился в очередь.
— Вот и записка, — буркнул Аой и взял уже привычный прямоугольник бумаги. – Знаете, мне уже совсем не смешно. Узнаю, какая сволочь…
Но ладонь Урухи, прижатая к его губам, не дала договорить.
— Потом, Юу, все потом. – Гитарист открыл записку, не вынимая ту из рук Аоя, и прочел вслух: — «Натролит – аметист – перидот – опал – лазурь – изумруд – оникс – натролит». Что думаешь, Руки?
— Руки, Руки… что б вы делали без Руки? – Вокалист выхватил записочку из длинных пальцев гитариста, все еще находящегося во власти Койю, который не особо спешил ослабить хватку и отпустить свою жертву. Ему доставляло удовольствие держать это дикое и непокорное животное в своих руках.
— Жили бы, горя не зная, — едва слышно ответил на поставленный вокалистом вопрос Рейта, но Така сделал вид, что не услышал и воодушевленно продолжил:
— Это – так называемый «литературный браслет», созданный ювелирным домом Чоме для Наполеона Бонапарта. Камни в нем использованы в такой последовательности, что составляют имя императора. Изумруд в данном случае употреблен в его латинском написании – emerald.
— Он меня пугает, — в полголоса бросил Рейта.
— Знал бы ты, как меня… — в тон ему ответил Каи.
— Хватит шушукаться, — пряча улыбку, приказным тоном потребовал Уруха, наконец, отпустив Аоя.
— У нас есть браслет. У кого браслет? У меня браслет, — с этими словами Юу стащил с запястья витиеватую и очень дорогую вещицу и принялся изучать ее, сунув под самый огонек свечи. – Вот этой «дарственной речи» тут явно не было при покупке. «Рим», ребята. Этот козел выгравировал на моем браслете долбанное слово «Рим»! Я точно его убью!
— Почему «его»? Вдруг это – девушка, фанатка, — мечтательно протянул Рейта и тут же получил подзатыльник.
— Не искушай судьбу, — предупредил Уруха, кивком головы указывая на взбешенного ритм-гитариста.
— Понял. Каюсь.

Рим отыскался быстро и озадачил ребят еще больше. Альбом с изображением Колизея, найденный Каем в одном из затхлых комодов, содержал короткую запись: «Его ограбил Расти».
— Не повезло парню: Расти его ограбил, Юу – убьет, — решил пошутить Акира, за что снова получил по голове.
— Кому было сказано – не выводи? – Прошипел Уруха, краем глаза наблюдая за мечущим гром и молнии Аоем.
В этот раз Акира решил в знак согласия промолчать.
— Что за хрень, а? Нет, ну что за чертова хрень?! – Аой налетел на журнальный столик, споткнулся и вместе со всем его содержимым повалился на пол. Комнату огласил столь вычурный мат, что даже Рейта почтительно закивал головой, отмечая для себя самые удачные речевые обороты.
Аой принялся выбираться из кучи запылившейся макулатуры, отплевываясь и коротко ругаясь. Встал на четвереньки и… так и замер:
— Мать же его!
— Нашел? – Молниеносно-синхронное движение в сторону гитариста привело к тому, что уже через три целых и двадцать четыре сотых секунды (навскидку) в куче глянцевых журналов барахталось и материлось еще четыре тела.
— Нашел, черт бы его побрал! – Аой быстро поднялся на ноги, держа в руках один-единственный журнал. С виду – довольно старый и изрядно потрепанный. – Любуйтесь, — повернул глянцевое издание так, чтобы все четыре извивающиеся персоны на полу смогли увидеть то, что было запечатлено на его обложке.
— «Двенадцать друзей Оушена», — прочел Уруха, приподнимаясь на локтях и продолжая лягать возмущенно сопящего Руки. – Ха, точно: в начале фильма Расти грабит бутик Булгари!
— Булгари – это следующий ключ. Койю, перестань калечить главный источник информации!
«Источник» тут же поддакнул, и кое-как выбрался на средину комнаты, где и рухнул, раскинув отдавленные конечности. Уставился в потолок и принялся монотонно вещать:
— Учитывая, что все вопросы до этого, так или иначе, но касались ювелирных изделий, я могу прийти к заключению, что искать аксессуары, одежду и парфюмерию этой марки смысла нет. Ищем украшения. Так как мы здесь все – мужчины (хоть некоторых так и тянет приписать к прекрасному полу), — мельком покосился на Уруху, — то и искать стоит мужские ювелирные изделия. Говоря о Булгари, на ум тут же приходят кольца. Рей, раздевайся!
— Чего? – Взвыл басист, мигом оказавшись в вертикальном положении.
— Говорю – кольца снимай: на Кае их нет. Ни на ком нет. Наш горе-сценарист не очень изобретателен.
Рейта покорно стянул со среднего пальца литое кольцо из белого золота и перебросил его Руки. Тот, естественно, его не поймал, и парни еще минут пять ползали по комнате в поисках пропажи.
— Кхм… здесь нет ничего, кроме пробы, — подвел черту Аой, когда кольцо было найдено и вырвано из кривых рук вокалиста.
— Какая?
— 00.21.
— Похоже на… — начал Койю, а закончил за него – Юу:
— …время. Двадцать одна минута пополуночи.
— Часы?
— Часы.
Все бросились на поиски часов. Те нашлись тут же, в ворохе старых журналов. Нашлись специфическим образом: Каи о них споткнулся.
— Ну, что дальше? Разберем эту рухлядь? Потому что снаружи, как я вижу, нет ничего более или менее примечательного, — потирая ушибленную ступню, спросил Ютака. – Можно я их грохну об пол, м?
— Нет, вдруг так что-то ценное! – Завопил Руки и намерился, было, собственноручно спасти допотопный будильник, но помня его удачу, Уруха опередил вокалиста и выдернул механические ходики из-под самого его носа. Нос этот тут же обиженно засопел:
— Я больше не буду вам помогать. Все, хватит!
— Ну-ну, дорогой мой – это же и в твоих интересах, — усмехнулся Аой. – Не станешь помогать – мы никогда не выберемся из этой комнаты.
— Шантажист!
— Логик и практик.
— Давайте разберемся с ча-са-ми, — произнося последнее слово, Уруха помахал будильником перед лицами спорящих. Внутри механизма что-то мелодично звякнуло и перекатилось.
— Дайте я их расколупаю! – взмолился Каи, вырвал часы из рук не успевшего сориентироваться гитариста и одним прицельным ударом сбил крышку об угол стола.
На ковер, издав глухой тяжелый звук, выпал ключик.
— Это же…это же МОЯ подвеска! – Каи отшвырнул от себя остатки будильника, едва не угодив ими в Рейту, и подобрал свою любимую драгоценность с ковра. – Знаете, ребята, мне страшно: он у меня дома, на ночном столике остался…
— Мне тоже страшно, друг. Но… я уже не сильно удивляюсь. Я просто хочу отсюда выбраться! – рявкнул Аой, но снова был утихомирен Урухой.
— Слушайте меня: нельзя поддаваться панике, культивировать страх – это только на руку тому, кто запер нас… здесь. Мы должны довести начатую им игру до конца. Пока что у нас это получалось неплохо. Мы же умеем действовать сообща. Вот уже девять лет, как…
— Уру прав. Мы обязаны обставить этого… кхм… ну, вы меня поняли, — Рейта подошел к Каю и принялся рассматривать подвеску. – Руки, посмотри: может, она натолкнет тебя на какие-то мысли.
Така нарисовался за плечом у басиста и, получив ключ, начал рассматривать его со всех сторон.
— Что думаешь?
— Я думаю… ммм… до этого мы получали вопрос, за ним – ответ, который приводил нас к одному из наших личных украшений. Теперь он изменил тактику – мы получили подвеску. И должны задать вопрос. У нас было колье Картье, сережки Микимото, браслет Чоме и кольцо Булгари. Теперь ключ. Подвеска. Подвеска в виде ключа… ключа… ключ! Вот оно – это Тиффани и Со. Не спрашивайте – долго объяснять. Ищем все, что как-то связано с Тиффани!
Парни не заставили себя долго ждать. Но… на этот раз все их попытки увенчались полнейшим фиаско.
— У меня – ничего, — тяжело вздохнул Каи, опуская на край стола.
— Аналогично, — дружно ответили Аой и Уруха, а Рейта и Руки – присоединились к ним.
— Мы чего-то не поняли. Что-то упустили. Думаю, это – конец. А раз так, то он решил схитрить. Он… он придумал нечто… Каждый раз мы получали загадку с именем какой-то знаменитой личности: Александра Английская, Грейс Келли, Наполеон, Бред Питт, в конце концов! Возможно, и с Тиффани то же самое. Что первое приходит вам на ум при упоминании этого бренда? – Глаза Руки загорелись: кажется, он знал ответ, но хотел получить независимое подтверждение своей догадки.
— Одри Хепберн, — спустя пару минут раздумий выдал Аой.
— Да-да-да, — вокалист буквально свалился с кресла, в котором обосновался на время раздумий и вот так, на четвереньках, принялся шарить по комнате. Остальные переглянулись и тоже пустились на поиски. В этот раз им повезло больше. В одной из шкатулок с потертым изображением голливудской актрисы нашелся клочок бумаги, на котором по-английски было написано: «Назови мне что-нибудь такое, — сказал я спокойно, — в чем есть смысл».
— Вот, я тоже задаюсь этим вопросом, — как всегда не удержался басист.
— Рейта! – Дружно прикрикнула четверка: нервы у всех были на пределе, да и устали все порядком. К тому же, в комнате догорал последний источник света, приводя всех в очень подавленное состояние: если они не найдут разгадку этого ребуса до наступления кромешно й тьмы – можно будет навсегда оставить надежду выбраться из этого места… живыми.
— Ерунда какая-то! – Каи.
— Похоже на строчку из книги… — предположил Уруха.
— Дорогой мой, посмотри, — Аой жестом руки указал в сторону стены, полностью состоявшей из книжных полок, — сколько здесь книг. А времени у нас в обрез. Чтобы найти нужную фразу у нас уйдет несколько месяцев, но мы умрем раньше от голода и жажды.
— Значит, нужно искать какую-то конкретную книгу.
— Браво, Эйнштейн – и как бы мы без тебя догадались!
— Хватит острить: я ничего не сделал.
— Вот именно.
— «Завтрак у Тиффани», — все разом замолчали, устремив взгляд на Кая. Тот ничего не сказал: поднялся, взял свечу и, пройдя к книжным полкам, стал торопливо пробегать по корешкам пальцем, ища необходимый том.
— Вот, — выудил тонкую книжонку в мягком переплете и принялся медленно ее листать. Привычно – с конца. – Одри Хепберн играла в одноименном фильме; именно для него ювелирный дом Тиффани создал всем известное колье под не менее знаменитое платье. Я тоже что-то, да знаю… Вот, страница восемьдесят восемь. Так, Рей, сколько там у нас цифр в коде замка?
Рейта метнулся к двери и ответил, что шесть.
— Значит, вводи: «88…, — посчитал что-то, — 2425».
Дверь поддалась. Огонек свечи всколыхнулся и погас. Повеяло утренней прохладой.
— Удивительно… мы выиграли, — Каи пожал плечами, машинально взял книгу с собой и первым вышел из комнаты. Остальные, немедля, последовали за ним. Дверь тихонько скрипнула и медленно закрылась за удаляющимися спинами пятерых парней.
…Чтобы спустя некоторое время вновь открыться и впустить в темное помещение светловолосого парня. Тот двигался уверенно, что указывало на то, что он бывал здесь и раньше.
Стоило ему добраться до противоположной стены, как по всему помещению разлился приятный тепло-зеленоватый свет от укрытого абажуром торшера.
— Ну что, они ни о чем не догадались? – Дайске опустился на край дивана, глядя на Рейту вопросительным взглядом.
— Где им, — улыбка скользнула по тонким губам басиста. – Спасибо, Андо-сама, — благодарно поклонился.
— Пустяки: мне самому было интересно, — гитарист Диру тоже улыбался. – Можно один вопрос?
— Да, конечно.
— Для чего все это?
— Скорее, для кого, — Акира смущенно опустил глаза. – Я хотел, чтобы он почувствовал себя значимым и полезным.
— У тебя это получилось, — Дайске коротко хохотнул. – Теперь придется лечить его от чрезмерного зазнайства.
— К этому мы уже привыкли, — Рейта проговорил это с такой теплотой в голосе, что Дай невольно позавидовал вокалисту Газетто, ради которого эта игра и была затеяна. — Ну, я пойду, а то ребята еще, гляди, заподозрят что-нибудь неладное…
Андо в ответ коротко кивнул, отпуская басиста. Когда за тем закрылась дверь, гитарист еще какое-то время смотрел в зеленоватую пустоту, а потом встал, потушил свет и тоже вышел из арендованного им дома, улыбаясь собственным мыслям: все же, занятная эта штука – любовь…

@темы: Кроссовер, Закончен, Рейта/Руки (Руки/Рейта), Аой/Уруха (Уруха/Аой), Мини, PG-13

---

Remember me

[illusion of feather]

Название: Remember me.
Автор: Kouyou.
Бета: Отсутствует.
Персонажи: Аой/Уруха.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш, Ангст, Драма.
Размер: Мини, 4 страницы.
Статус: Закончен.
Саммари: К каким проблемам могут привести случайные жизненные ситуации.
Дисклеймер: Не мои.
Публикация на других ресурсах: Можно выкладывать где угодно. (Разрешение получено).
От автора: Конечно, не дай Бог, но фантазия такая вещь, захотелось реализовать. Посвящение: Спасибо за вдохновение любимой музыке и любимому человеку.

***
Никогда не знаешь, когда жизнь сделает крутой поворот.
В тот день все как один вовремя явились на репетицию, даже Кай, которому пришлось повозиться со своей машиной, чтобы найти хорошее место для парковки.
— Чертовы водилы, — еще долго бурчал он себе под нос, находясь в крайней степени раздражения.
Но за работой все напряжение пропало, музыка – это то, что объединяло пятерых мужчин с разными характерами в один коллектив, заставляющий вздрагивать преданных фанаток в благоговейном трепете.
***

Уруха отошел к своему месту, мягко улыбнувшись по пути Аою, с которым провел вчера целый вечер, пытаясь выяснить, кто из них целуется лучше.
***
— Скоро отпуск. Как ты хочешь его провести? – Аой покрепче обнял сидящего рядом на диване гитариста.
— С тобой.
***
— Вызовите врача! – на всю студию прокричал Аой, подкладывая ладонь по голову Урухи. Никто так и не понял обо что он споткнулся. Возможно, запутался в змеях проводов на полу, может, слишком устал и не удержался на ногах. Но реакция не сработала и ударившись об угол комбика для своей гитары, он лежал и не поднимался. Пытался прийти в себя, в то время, как лужа крови вокруг его головы становилась все больше. В его же кровь была испачкана ладонь Аоя и он старался об этом не думать.
— Все в порядке, это просто ссадина, — Уруха сел на полу, прикладывая ладонь к затылку и морщась. Может, от боли, а может, от неловкости, что всем пришлось прервать работу.
— Мы сходим к врачу, слышишь меня? – Аой тихо сказал ему, принимая из рук взволнованного Рейты полотенце и зажимая рану на голове.
Уру только улыбнулся, перехватывая полотенце.
— Просто отвези меня домой, я устал, — попросил он и отключился. По молчаливому согласию всех остальных, Аой так и сделал.
***
— Прости, у меня дома нет льда, — Аой сел рядом с Урухой, на тот самый диван, на котором проводили много времени вместе. Кровь остановилась, запеклась противной корочкой на светлых волосах, мозолила глаза. Еще немного и он смог бы себя корить за то, что позволил Урухе утром ехать на репетицию. Но уже поделать ничего нельзя. В машине он пришел в себя и еще раз попросил не везти в больницу. До начала тура оставалось слишком мало времени для этого.
— Не беда, — как-то рассеяно ответил Уруха, разглядывая свои руки, словно в первый раз видит. Аой насторожился и молча переплел их пальцы вместе, сжимая до тех пор, пока не почувствовал такое же сжатие в ответ.
— Я устал, — повторил Уруха те слова, что сказал ему в студии, мягко гладя большим пальцем его ладонь. – Можно, я останусь сегодня у тебя?
Он повернул к Аою голову, а тот придвинулся и тронул его губы своими. Аой испытывал все большее беспокойство за состояние Урухи, но не знал, стоило сейчас насильно везти его в больницу, чтобы в первую очередь успокоиться самому. Но вместо чего-либо он тихо ответил:
— Да.
***
Аой проснулся от того, что Уруха тряс его за плечо.
— Эй, проснись, я голоден, — проговорил он и добавил, — а где я?
Темноволосый мужчина открыл глаза и посмотрел на него с новым беспокойством.
— У меня дома, Койё, — ответил он, приподнимаясь на постели. Они заснули в одежде, друг около друга, даже не обнявшись. Как старые друзья. Как это было очень давно.
***
— Что из последнего ты помнишь?
Он курил, присев на подоконник окна в своей кухне и смотрел на посеревшее лицо Урухи.
— Как мы пьем пиво и играем в приставку, — слишком спокойно ответил Уруха. Он еще не понимал, что произошло и немного сторонился Аоя.
— Это было позавчера, Уру.
Аой докурил сигарету и потушив ее в пепельнице, начал готовить их завтрак, параллельно рассказывая, что произошло вчера на репетиции. Уруха молча слушал, открывал пару раз рот, чтобы задать вопрос, но передумывал, а Аой этого не видел. Он поставил перед ним тарелку с омлетом и чашку крепкого кофе.
— Тебе нужно подкрепиться.
— Почему ты не отвез меня в больницу, Аой? – тихо спросил Уруха. Аой боялся этого вопроса. Чтобы в очередной раз не ощутить угрызения совести, он старался об этом не задумываться. Сколько еще раз он спросит себя, что было бы, если бы Урухе изначально была оказана помощь.
***
— Это сложный случай.
В кабинете врача пахло лекарствами. Аою не нравился этот запах, ему вообще не нравились больницы и белый цвет. А он здесь везде, такой чистый и режущий глаза.
— Вы должны понимать, Широяма-сан, что человеческий мозг еще не изучен настолько, чтобы знать обо всех его особенностях.
Врач, пожилой человек в очках, достал указку и направился к рентгеновскому снимку головы Урухи. В профиль, сверху. Со всех сторон. А пятнышко, на месте повреждения, почти не заметно.
— Синдром еще не изучен. Но стоит надеяться, что все может пройти в любой момент, — сообщил врач, указывая на это пятнышко, и отошел к столу. Он захлопнул папку со снимками, заключением и справками и отдал это все Аою, который так и не запомнил его имени.
***
— Значит, я хорошо приложился головой, — задумчиво протянул Уруха, разглядывая заключение.
Всю дорогу до дома он молчал, сказывался стресс после больницы. Сейчас он сидел на мягком диване, поджав ноги и укутавшись в свою любимую вязанную кофту. Аой сел рядом с ним, протягивая чашку с чаем. Пить спиртное Урухе больше не разрешалось.
— Не беспокойся, там почти не осталось ничего, чему можно было навредить.
Уруха улыбнулся, но совсем не весело. Его взгляд приковывала тонкая папка на стеклянном столике.
Аой протянул руку и обнял его за плечи, сжимая в пальцах кофту на его предплечье. Сжимал и чувствовал, с каким трудом он потом разожмет руку снова.
***
— Я не хочу засыпать, — тихо прошептал Уруха ему на ухо. От него пахло чаем и какими-то средствами, которыми обработали его рану. Аой еле удержался от того, чтобы сказать «я тоже».
***
Аой только что закончил объяснять сложившуюся ситуацию менеджеру. Все в группе знали о происшедшем. Компания решила пойти на встречу и дала Урухе несколько недель на реабилитацию. Никто из этих людей не знал, что сегодня утром Аою пришлось заново рассказывать Урухе, где он и показывать папку со снимками. Уруха сел на диван и смотрел в окно, долгое время. А потом вышел на кухню и сделал им кофе.
— Значит, амнезия? Черт, парень, я становлюсь психом, — Уруха улыбнулся , а Аой смотрел на его лицо и не понимал, как можно так спокойно улыбаться. Но ему совсем не хотелось, чтобы эта улыбка сходила с лица.
— Мы справимся. Врач сказал, что это может быть временным, — он мягко потрепал светлые волосы, но не так беззаботно, как обычно, чтобы не тревожить рану.
Уруха замолчал и прикрыл глаза, положив голову ему на плечо.
На улице начинался дождь.
***
Прошло две недели с того дня, как для них началась новая жизнь. Каждое утро начиналось практически одинаково. С вопроса «Где я?», который будил Аоя и возвращал в реальность, которую иногда он воспринимал как дурной сон. Как чью-то глупую шутку. Каждое утро он объяснял Урухе что произошло, не требуя с него памяти на события вчерашнего дня. Оставлял перед ним тонкую папку с заключением и уходил курить на кухню. Он уже подумывал завести отдельный блокнот для реакции Урухи. Тот по часу, а то и два сидел в гостиной. Аой не знал, что происходит с ним в этот момент. Просто знал, что нет смысла говорить и тормошить его, как он делал это в первые дни. Потом они сидели на кухне и говорили о будущем, которое Уруха все равно не запоминал. Иногда гуляли по парку или заходили в забегаловку недалеко от дома. Уруха как-то раз пошутил, что теперь он может ходить сюда каждый день и не помнить особенностей местной кухни.

На репетициях Уруха брал гитару в руки и играл вместе со всеми, только сбивался немного чаще. Но до этого такое бывало, поэтому лишних вопросов не возникало. Однажды, сыграв несколько аккордов, он застыл, а пальцы так и остались над струнами, будто вот-вот вспомнит, как надо играть. Аой подошел и положил ему руку на плечо, выводя из транса. А потом ему пришлось везти Уруху домой.
***
Срок, данный компанией, кончился. Стало понятно, что Уруха больше не сможет играть, как прежде, а боссам не хотелось нести убытки, какой бы популярной группа не была. Его заменили. Взяли на место смазливого мальчика, имя которого Аой из принципа старался не помнить.
Вечерами он сидел рядом с Урухой и рассказывал ему одни и те же смешные истории, стараясь вызвать смех. Уруха вежливо улыбался и пил свой чай, но все больше погружался в себя. И тогда Аою приходилось его обманывать, рассказывая, что сегодня у них выходной, а завтра уже на репетицию. Тогда Уруха снова начинал смеяться, а Аой задерживал дыхание, боясь спугнуть такие моменты.

Иногда, когда Уруха прижимал его к стене с вопросами, ему приходилось выкладывать всю правду и с болью в сердце смотреть, как этот человек теряет себя. Уруха был уверен в том, что музыка это важная составляющая его жизни, а гитара – это то, что заставляет его верить в будущее. Поэтому он отказывался понимать то, что он больше фактически никто. Аой оказывался рядом, прижимал Уруху к себе и гладил его по спине, пока он не переставал дрожать и не выдавал нечто оптимистичное «Я всегда смогу найти новое дело».
Аой носил ему газеты, в которых позже светились пометки ручкой в колонке требующихся на работу. На утро он их выбрасывал и приносил новые, а Уруха сидел и отмечал. Вскоре, он и это перестал делать.
***
— Что будет, если я перестану спать?
Аой не стал в этот раз выкладывать ту папку со снимками, ограничившись пересказом.
— Ты умрешь.
— Разве это не лучше того, что происходит со мной сейчас? – Уруха спросил так тихо, что Аою пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его. – Тебе стоило дать мне спокойно умереть, Юу.
На утро он уже не помнил своих слов. Аой же помнил все.
***
Через несколько месяцев, когда Аой вернулся из тура, Уруха его не узнал. Сиделка, с которой он был все это время, сказала, что ей приходилось несколько раз вкалывать ему успокоительное. Аой только молча кивнул и женщина ушла, наверное, мечтая, больше никогда не иметь с подобным дела.
— Койё, — Аой положил ему руку на плечо. Он поднял на него взгляд.
— Простите, мы знакомы?
— Меня зовут Юу.
— Юу…
Уруха замолчал и опустил голову, занавешивая лицо отросшими волосами.
— Да! Я помню, Юу! – он воскликнул, а рука на его плече дрогнула. – Давай сыграем в ту игру, мы же вчера ее не завершили?
Аой улыбнулся и кивнул ему. Это вчера было полгода назад.
***
— Ему лучше будет в психиатрической лечебнице, Широяма-сан. Вы сможете навещать его, а он будет под присмотром наших специалистов.
Заведующая говорила с ним уже полчаса, а Аой неотрывно смотрел на Уруху. Он не представлял, как будет без него.
— Широяма-сан? – настойчиво позвала женщина.
Аой вздрогнул и кивнул.
— Позаботьтесь о нем.
***
Он продолжал навещать Уруху. Они часами сидели в комнате и смотрели друг на друга. Аой – вспоминая того человека, в которого когда-то влюбился. Уруха – вспоминая человека, который сидел перед ним.
— Я не люблю осень.
Эта одна из тех фраз, которую говорил, нет, шептал Уруха. Она не связывалась с темой их разговоров. Это были те слова, которые остались от прежнего человека.
Чаще всего Аой отвечал «Я знаю», не рискуя получить в ответ удивленное «Откуда?».
Когда приходило время покинуть помещение, он вставал и целовал его в губы. Шептал, что любит и знал, что на следующий день Уруха об этом не вспомнит.

3 мая, 2010 г

@темы: Закончен, Аой/Уруха (Уруха/Аой), Мини, PG-13

---

[mir .]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Друзья сообщества

[illusion of feather]

Остальные дружественные сообщества

запись создана: 11.01.2012 в 14:44

@темы: друзья сообщества, обмен баннерами

---

[illusion of feather]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

LOTUS

[illusion of feather]

Название: LOTUS.
Автор: Alice_Redrose.
Персонажи: Aoi/Ruki.
Рейтинг: PG-13.
Жанры: Слэш, Ангст, Драма.
Размер: Мини, 3 страницы.
Статус: Закончен.
Саммари: ...
Дисклеймер: Не мои.
Публикация на других ресурсах: Только с разрешения автора, указав его. (Разрешение получено).

***
О этот мир, печальный мир и бренный!
И все, что видишь в нем и слышишь — суета. Что эта жизнь?—
Дымок в небесной бездне,
Готовый каждый миг исчезнуть без следа...
(с)Фудзивара Киёскэ.

I
— Знаешь, это – конец…
Ветер бросил в окно пригоршню дождя.
Он снова попытался повторить только что сказанное, но не нашел в себе сил.
Бледно-розовый ветер шептал тихо-тихо: прозрачными лепестками мгновение назад проснувшейся сакуры.
«А ведь уже весна», — с запозданием подумал Юу, глядя в спину самому дорогому человеку.
— Это конец, слышишь?
«Но еще так холодно, так холодно…» — мужчина обнял себя за плечи, силясь согреться в этом дождливом полусне весеннего полудня.
— Не молчи, Юу!
«Надо прикрыть окно», — решительно сделал шаг, наступая на бледную тень Таканори: уже призрачную. Скоро она исчезнет. Вслед за своим хозяином...
— Я ухожу, Юу. Ты это понимаешь?
Да-да, он все прекрасно понимает. Надо закрыть окно – весна какая-то колючая выдалась. Но сакура ведь цветет? Странно все это, так странно…
Тень всколыхнулась. Тепло всколыхнулось. Тепло тела: сонное, немного грустно и бесконечно уставшее.
Ушел.
Тихо проплакала дверь, закрываясь навсегда.
«Знаешь, это – конец…».
Юу знал. Знал это и просто смотрел в окно: на то, как небо пресными слезами смывает его боль. Тихая, никем не замеченная. Без криков, отчаяния, мольбы, унижения. Просто боль. Та, что не сжигает. Та, что навсегда остывает – камнем в груди.
Перезвон колокольчиков – телефон в гостиной. Да нет – он кричит: так пронзительно, громко так.
«Уходите!» — Крик испуганной птицей сорвался с губ, больно обжигая легкие и горло. Но телефон продолжал трезвонить.
«Уходите, пожалуйста…», — совсем тихо. И что это… что это щекочет стянутую мукой кожу лица?
Провел рукой по щеке. Дождь? Но окно… закрыл ведь. Почему же…
Ор из гостиной.
«Я же сказал – проваливайте!» — Апатия стремительно уступила место агрессии.
Нарастающая паника – где-то в боковом кармане пиджака. Что?..
Мобильный.
На определитель не глядя: «…».
— Юу, Така только что…

«А ведь сакура цветет…».

II

Небо – огромный, безгранично-синий шатер. Темно-изумрудная гряда дышащих широкой грудью холмов. Бледные нити тропинок, измазанные солнцем. Серебряные поцелуи украдкой – так блестят, смущаясь, ручьи: освежающие, хрустально-чистые, прозрачно-девственные. Смеются.
Мягкие волны ветра накатывают на лазурные берега, принося с собой густые облака. В теплом, сладковатом воздухе стоит дивный, чарующий аромат и гул множества пчел. Вокруг, докуда хватает глаз, — широкие, изящно взбирающиеся на пологие склоны поля лилий. Яркие, сочные краски завораживают своей чистотой. Безгранично количество устремленных к солнцу лепестков: тяжелых, мясистых, полных сока и пьянящего благоухания. Темные, бархатные глаза беспечно следят за двумя бледными созданиями. Сначала они кажутся единым сгустком света: молочно-золотым пятном на фоне расшитого рубиновыми нитями цветов ковра. Но постепенно, с течением времени, свечение, — бесполое, безликое, — трансформируется, разделяясь на две умытые теплом сущности. Они неспешным шагом прогуливаются между склоненными к ним цветами, касаясь друг друга кончиками пальцев.
Проходят мимо и скрываются в жидкой, сапфирово-агатовой тени подлеска. Лилии тяжко вздыхают, позевывают и снова подставляют свои вивидных оттенков щеки лучезарным улыбкам и кокетливым поцелуям летнего солнца.

***

— Это – серебряный абрикос, — от массивного литого перстня, скользя по ярко-зеленой листве, отразился солнечный зайчик, когда кисть руки изящным движением указала на крошечное деревце, еще не успевшее войти в пору своей зрелости. – Легенда гласит, что души наших умерших предков переселяются в гинкго. Поэтому это дерево запрещено срубать. Странно видеть его здесь… — последняя фраза была адресована больше самому себе, чем внимательному слушателю, с детским восторгом склонившемуся над совсем неприметным растением.
— Идем, Така, — улыбка тронула уголки крупных, успевших разучиться улыбаться, губ. На них все еще лежала печать угрюмой сосредоточенности и тщательно маскируемой сарказмом боли.
Крохотное создание тут же отреагировало, мгновенно позабыв про живое, трепещущее на ветру хранилище душ.
— Пойдем, я покажу тебе кое-что… — загадочной улыбкой поманил за собой. Така, радостно улыбнувшись в ответ, чуть припадая на левую ногу, последовал за своим проводником.
Деревья стремительно разбежались, подхватив фиолетовые подолы своих теней. Те мягкими складками нависли над головами бредущих под ними странников. Гравий приятно шуршал под ногами, напевая подслушанную у ветра мелодию майского дождя.
За деревьями оказалось небольшое, черное от укрывавшего его дно ила озеро. Вода была тихой, спокойной: ничто не тревожило ее сна. До зеркального блеска натертая поверхность оказалась облюбована мерцающей мошкарой миллионов солнц и пастельно-изумрудными листьями только-только распустившего лотоса. Огромный, сказочно красивый цветок бледно-розовым, словно персонифицированный рассвет, изваянием застыл на поверхности воды. Заостренные к верху лепестки его сонно раскрылись, оголяя прекрасную, прикрытую золотой вуалью, душу…
— Смотри, Таканори… — осторожно, словно боясь потревожить священный покой цветка, прошептал Юу, с предельной нежностью обнимая по-детски хрупкие плечи замершего в восхищении Таки.
— «Духом светел и чист,
не подвластен
ни грязи, ни илу,
лотос в тёмном пруду -
и не диво,
что жемчугами
засверкала роса на листьях»[1], — тихо-тихо, на ухо. А в голосе, все еще пытающемся улыбаться, пугающей тенью застыли слезы.
— Эт...то – л...л...о-о-отос? – Прилагая колоссальные усилия, спросил Така.
«Он вряд ли сможет снова петь», — далеким эхом воспоминания донесся до Юу голос врача.
Нет, не сейчас…
«Вы должны быть готовы к тому, что, вполне вероятно, господин Матсумото вообще не сможет говорить: кислота…».
Юу, пожалуйста, не надо…
— Да, мой хороший – это лотос. Мы чтим этот цветок как символ начала всего сущего; это – Космос, поднявшийся из водного хаоса, подобно Солнцу, взошедшему в начале времен. Это время — прошлое, настоящее и будущее, поскольку каждое растение имеет бутоны, цветы и семена одновременно…
«Травма головы вызвала частичную или полную (мы еще не уверены) амнезию. Повреждены участки головного мозга, отвечающие за рефлекторную и образную память, так же он утратил все навыки, обретенные опытным путем…»
Юу, умоляю…
«Что это значит, господин Широяма? Вполне вероятно, что придя в себя, наш пациент во всех смыслах этого слова окажется новорожденным. На данный момент ему двадцать девять лет, так что с большим процентом мы можем утверждать, что ему вряд ли удастся восстановиться полностью: он на всю жизнь останется ребенком…».
Который никогда не сможет заговорить, который никогда не узнает ни свою мать, ни своего отца, ни своего…своего…своего…
Юу, нет…
— С-с-солн-н-н…
— Солнце, Така? Да – это солнышко, — улыбнулся: как хорошо, что он не видит его слез. – Оно было в самом начале. Еще до того, как появился ты или я, или Койю. Помнишь Койю?
Кивнул. Койю он запомнил быстро. А вот Акиру до сих пор не узнает: пугается, когда тот забывает снять повязку.
«Вы должны быть готовы к худшему…».
Он был готов ко всему. Был готов пройти этот сложный путь от начала и до самого конца. Всегда был готов…
— До сотворения Вселенной, Така… существовал хаос, из которого родились демиурги…
Шепот стихал, растворяясь в бескрайнем голубом небе, которое было всегда – до начала всех начал…
_____

[1] Хэдзё (816 – 890) – монах, мастер хайку.

@темы: Закончен, Аой/Руки (Руки/Аой), Мини, PG-13

---

Ankou

[illusion of feather]

Название: Ankou.
Автор: Alice_Redrose.
Бета: Princess Helly.
Пейринг: Uruha/Ankou.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Ангст, Мистика, Даркфик, Uruha's pov.
Предупреждения: OOC, ОМП, AU.
Размер: Мини, 9 страниц.
Статус: Закончен.
Саммари: Смерти не стоит бояться...
Дисклеймер: Не мои.
Публикация на других ресурсах: С разрешения автора, указав его. (Разрешение получено).

***

Doue am ordrenas dre effet arpechet
laret gant doue din lasan ol bobl ar bet
an ol dut nos ha de rac ariu an termen
ma teuy da varn an ol credet dar maro yen[1]

Бриз

Отходя, я зацепил ножку этюдника. Тот пошатнулся, с сухим перешептыванием роняя на пол пригоршню-другую кистей. И без того заляпанный краской паркет покрылся взъерошенными, какими-то осклабленными разводами, которые, если не присматриваться, напоминали корявый след птицы, оставленный на первом снегу.
Я не стал утруждать себя таким неблагодарным занятием, как уборка мастерской. Просто подобрал драгоценный инвентарь, бросив сопротивляющиеся, брыкающиеся, царапающие меня свиной щетиной кисти в привычный для них отдел; подумал, на секунду зацепившись взглядом за угол картины, где украдкой примостился гребень умбрически-серой волны и наощупь потянулся за палитрой, выуживая из толпы моих недавних врагов самого худенького и лысенького из них.
Ядовитая белизна свинцовых ангельским откровением легла на рельефность холста, чуть смазываясь в том месте, где кисть закончила свой порывистый полет. Мягкая, приглушенная чернота вмиг превратилась в зеленоватую серость. Дыханием легкого бриза повеяло от полотна. Я самодовольно улыбнулся, утирая белила замызганной ветошью. Отошел, чуть прищурился и окинул всю композицию придирчивым взглядом. Вернулся, бросая на ходу кисть и давно уже требующую отправки на пенсию тряпицу, всю жирную от льняного масла и засохших комков кадмиев, марсов и нежнейших неаполитанских. Перевернул холст так, что трепещущая гладь океана тут же ринулся вниз... потеками слишком жидких, игривых мазков. Отступил. Теперь от картины явственно веяло…страхом. Что-то жуткое было в том, как небесная твердь огромной стеной воды нависает над крохотным бликом земли. Я поежился, передергивая плечами, и снова вернул холст в устоявшееся, изначально правильное его положение. Океан привычно заволновался, но размеренно, не зависая над вселенной в немом ужасе безысходности.
Огромное, прикрывающее свою наготу куцыми занавесками окно во всю стену пялилось на меня. Вдруг завибрировало. Это ожил телефон, забытый на широком подоконнике.
Перебравшись через обветшалый, вылинявший пуфик, служащий мне то подставкой для растворителей, то обеденным столом, то постелью, я пару раз споткнулся через веером раскинутые подрамники, девственно лишенные холстов и наконец-то ухватился за трубку. Звон смолк. Послышалось сопение.
Я уставился в окно, ожидая, пока на том конце кто-нибудь обратит на меня внимание. За тонким стеклом шумел дождь. Крупные капли стучали по металлическому карнизу, шуршали листвой тонкостволой яблони, сбивая большие розовые цветки. Вдали, вздымаясь и пенясь, огромной своей грудью дышал океан. Сизое, тяжкое марево тумана наползало на изъеденною коррозийным узором кромку берега; белоснежный песок, насквозь промокший, испещренный круглыми язвами, тонкой нитью пляжа тянулся вдоль серебристо-зеленого, местами черного поля, которое, неуклюже вскарабкавшись по пологому склону, замирало в нерешительности у бледной ограды моего сада.
Засмотревшись на асфальтов-серые волны и тяжелые капли, вонзающиеся в их упругую плоть, я не заметил, как небо на горизонте дрогнуло, а потом разбилось на две неровные половины, пронзенное розовато-пурпурной зарницей. Тишина повисла гробовая. Ожидали. Небо и я. Грянуло: раскат – сильнейший, стихийно-страшный. По телу пробежали мурашки, щипая тонкую кожу, колючими искорками статического электричества вонзаясь в кончики пальцев.
Я зажмурился от яркой вспышки малинового света. Шум дождя стих. На смену ему пришла гудящая тишина, за мгновение наполнившаяся иными, но не менее знакомыми, звуками: шум прибоя и крики морских птиц. Запахло свежестью, сырым песком и водорослями. Океан. Так близко. Холодная вода облизала босые ступни…
Я замер, пытаясь со всем возможным в данной ситуации спокойствием понять… что… произошло? Происходит. Я ведь…
Открыл глаза: медленно-медленно, ресница за ресницей. Взмах. Серый свет. Холодный.
Ледяные волны лизнули пальцы. Я посмотрел на них. Босые, мои босые ступни, наполовину утонувшие в мокром песке.
Быстро посмотрел вперед: бесконечная черная гладь – океан. Он тут, он рядом – касается меня. Так явственно. Но я ведь… в мастерской… я… Пляж. Совсем незнакомый мне: я больше, чем уверен, что никогда прежде не бывал здесь. Сон? Наверное. Но когда я успел у…
Мысль оборвалась. Вдали, со стороны небольшого выступа, в воду плюхнулась лодка. Небольшой катерок, совсем старенький, с так громко гудящим мотором, что его шум разгонял трескотню чаек и утробное урчание прибоя. Без сомнений – он держал курс в мою сторону.
Я отступил на шаг или два и плавно, словно волею кинооператора замедленная съемка, опустился на песок. Руки тут же зарылись в бледные, впалые щеки пляжа. Прохладный. Шелковистый… Просачивается сквозь пальцы, убегая…куда-то…
В голове – слякоть. Мысли… мысли какие-то тяжелые, спутанные, словно отсырели они в этом промозглом, терпком воздухе. Океан дышал глубоко, как-то судорожно. Глаза мои, прильнувшие к его зыбкой тверди, подернулись горячей влагой. В горле – встал комом удушливый страх. Тревога – неясная, рожденная в каких-то запредельных глубинах.
Это – сон…сон…сон…Койю…сон. Ты устал, уснул в мастерской… ты… спишь. Да, я сплю. На своем неудобном, потрепанном пуфике. Опустив отяжелевшую голову на грудь, сложив руки на коленях. Ступни – разведены чуть в стороны: неловко выставленная правая и завернутая вовнутрь – левая.
Да, так четко вижу эту картину, словно нарисована она моей кистью.
Дребезжание старого мотора – все ближе. Совсем рядом. Пара минут – и узкий, острый нос катера вспахал идеально ровную поверхность берега. В воду у самой кромки пляжа спрыгнул невысокий, я бы даже сказал, — совсем крохотный паренек и неспешным шагом направился ко мне. Поравнявшись со мной – ничего не сказал: просто развернулся и плюхнулся рядом на холодный песчаный склон. Быстро закатил брюки, на плотную, напившуюся соленой воды ткань которых налипли водоросли и мелкая россыпь песчинок, и принялся стягивать кеды. Один, затем – второй. Избавившись от обуви, пошевелил чуть посиневшими от холода пальцами, разгоняя кровь.
— Смотри внимательно: второго раза может и не предвидеться, — не глядя на меня, но точно ко мне обращаясь, проговорил парень, отправляя непослушную, цвета воронова крыла, прядь волос за ухо. В мочке слабо мерцала сережка-гвоздик с небольшим, бриллиантовой огранки, агатом, зажатым искривленными крапанами. Коротковатые волосы не послушались и снова упали на лицо. Парень лишь фыркнул, но оставил капризную челку в покое.
— Смотри-смотри, — он вновь предпринял попытку привлечь мое внимание к чему-то на линии горизонта, тогда как меня больше интересовала его маленькая, напоминавшая взъерошенного вороненка, персона.
— Да что ты на меня так пялишься? – Он, наконец, уловил мой заинтересованный, изливающий любопытство на кожу его лица и плеч взгляд.
Я хотел ответить, но был привлечен неясным, каким-то угрожающе-печальным стоном со стороны пляжа.
В ледяном, пепельно-черном бризе глаза мои нащупали и крепко вцепились в источник шума. Зрачки мгновенно расширились, наполняясь ужасом. Вода… вода стремительно отходила, со стоном и тихим плачем оголяя укрытое водорослями и песчаными отложениями дно. Метр, второй, третий… десять, двенадцать… еще пара сантиметров, и еще, и еще, и еще…
В груди стало тесно. В горле – сухо и горько. На губах – солоно. На ресницах – больно.
— Смотри, Койю, смотри внимательно, — прошептал вороненок, вдруг прижав свои губы к моему уху. – Это то, о чем мы никогда не сможем забыть. Смотри, смотри – это наша земля плачет и злится. Смотри – это урок. Запомни его. Навсегда, навечно, Койю. Она не прощает неучей,— развернул мое лицо к себе и быстро, как-то лихорадочно-торопливо прильнул к моему лбу поцелуем. А я смотрел через его загорелое, угловатое плечо на колоссальную стену воды, смывшую горизонт, заслонившую собой небо и больное солнце, прячущееся за белым пологом туч; на чаек, которых уже не было – они знали, чувствовали, предвещали…
— Нет!!! – Закричал я, раздирая горло тернием ужаса и взорванного отчаяния. – Нет!!!
Забился. А он обхватил меня руками, прижав мою голову к своей костлявой груди, и повалил в ледяные объятия песка.
— Не бойся, Койю: все хорошо. Ты только не забывай… только не забывай. Ни-ког-да…
В небо ударило сердце и замолкло навсегда.
«Никогда, Койю…».

— Койю? Эй, Койю: ты меня слышишь?
Я смотрел в окно, за которым шумел ветер, и прозрачные капли дождя умывали бледный лик земли. Трубка телефона была зажата в теплых пальцах, а в глазах стояли слезы.
— Знаешь, мне такой сон приснился… — начал тихо я, поправляя сорвавшуюся на глаза прядь светлых волос. Она была тяжелой и слипшейся наощупь. Я провел по ней пальцами, а затем поднес те к глазам. На извилистых подушечках, приставая к коже, лежал белый океанский песок…

Бездна

Экран мигнул и погас. Чернота повисла под потолком, опуская свои узловатые, местами истлевшие щупальца. Они касались моего лица, запрокинутого вверх. Откинувшись на спинку дивана, я смотрел в безликий багрянец опущенных век. Голова гудела, виски сдавливала ноющая боль. Она словно рвалась наружу, просила выпустить ее, стучалась в нервные окончания, теребила их и стенала, плакала, угрожала. Было плохо. Таблетки, принятые за ужином, не уняли, а лишь притупили боль. Невнятное бормотание какой-то не очень занимательной передачи – не смогло помочь сну проникнуть в мое сознание. И лишь только тишина и темные лохмотья сумрака ослабили судорожную хватку. Боль отшатнулась, но осталась стоять на пороге комнаты. Я чувствовал ее незримое присутствие где-то на грани восприятия. Реальность сузилась до двух точек в пылающем зное беспроглядного мрака – зрачки. Крохотные зевы колодцев, на дне которых плещутся мысли, образы и фантасмагорические видения.
Я пытался не думать ни о чем. Я пытался дышать медленнее ударов сердца. Я пытался остановить последнее. Если не на совсем, то хотя бы на время. Чтобы перестало оно сжиматься от страха, стоило бы мне на краткий миг погрузиться в пучину воспоминаний.
Я помнил. Помнил песок на пальцах… Помнил соленый поцелуй и прерывистый жар шепота над ухом. Помнил небо в воде и плачущее солнце. Я помнил все. Я никогда не смогу забыть этот кошмар. А кошмар ли?
Поднял веки и полными мрака глазами уставился в невидимый потолок. Губы приоткрылись, выпуская дыхание. Впуская – ночь. И что-то еще, что тут же прижалось к сердцу, любовно пройдясь по нему острыми, серповидными коготками.
Койю…
Ты помнишь вечность, Койю…
Вопрос? Констатация факта? Безумие? Койю… Я, Койю...
Поднялся. Не зажигая свет, преодолел черноту комнаты и вышел в пустое пространство коридора. Там замер, прислушиваясь к говору ветра за окном. Сильный, порывистый – должно быть, шторм разыгрался: океан гудит. Смотри, может, гроза будет. Не иди на улицу, не надо.
Хорошо, не буду.
Стал спускаться – цокольный этаж. Ни зги не видно. Ни свет, ни звук, ни тепло (иль холод?) не достигали этого места. Совсем пусто. Как на дне самой темной бездны. И я шагал по ее краю, готовый в любой момент оступиться, сорваться и исчезнуть без следа.
Ступень за ступенью… Шаг за шагом. Вдох на выдох. Через удар сердца. В пульсе – ветер: треплет напряженные нервы. Я слышу, слышу… кожей слышу – океан. Трепет прибоя. И тепло у виска: «Не бойся, Койю…». А я… я не боюсь. Нет, мне уже не страшно. После того, как кошмар стал правдой. Когда бред обрел форму, когда…
Оступился, соскользнул, ударяясь о мрак. Тьма египетская – поглотила.
Я упал, больно ударившись о что-то. По ощущениям – пол, укрытый паркетом.
— Будьте осторожны, — молодой стюард учтиво подал мне руку, надежно сокрытую белой тканью перчатки. – Палуба скользкая.
Я огляделся. Тьмы как не бывало: в пасмурном, грозовом небе клубятся облака, ветер бросает в лицо пресную влагу – не то дождь, не то вода… из-за борта корабля!
Я, приподнявшись на локтях, полулежал на сколькой палубе. Верхней, по всему судя. Повсюду виднеются снасти: темные, сырые от дождя (все-таки моросит, моросит, черт!). Туда-сюда снуют люди в дождевиках и плащах. Кто-то вялой походкой прогуливается у самых перил. Какой-то мальчишка (не больше пяти лет отроду) – перевесился через борт и так и норовит искупаться в… Где я? Вопрос рождается в голове и тут же обретает ответ: какое-то озеро или водохранилище – я вижу смутную, полукруглую черту лесистого берега, а чуть поодаль и левее, в паутине снастей – шлюзы.
Черт возьми, да где же это я?!
Страх какой-то липкий – в нем увязаешь. Им захлебываешься. Он забивается во все поры, застревает в легких и тут же отхаркивается.
— Я в порядке, — пролепетал я и осознал с ужасающей ясностью, что говорю на совершенно незнакомом мне языке! — Там мальчик… — продолжал между тем мой язык, а рука самопроизвольно взмыла в мокрый воздух, указав на малыша, который беспечно пялился на бурлящую под ударами винтов воду, чудом балансируя на скольких поручнях.
— Оставь: он все равно умрет, — знакомый до боли голос прошелестел над ухом, а следом за ним – и складки плаща. Черная, муторно-глухая ткань тяжело колыхалась, извиваясь вокруг миниатюрного тела. Черный, как и все прочие цвета, имеет множество оттенков. Вот этот был теплый, бархатистый, словно запеклось в нем солнце и капли рубинового заката. Он дышал, как дышит земля только-только вспаханных полей: мягко, умиротворенно.
— Пройдемся, — бросил он, и, не дожидаясь моего согласия или возражения, неспешным шагом направился в сторону правого борта. Глядя на его темную, узкоплечую фигуру, я заметил, что судно, на котором я мною неведанным образом оказался, имеет заметный крен. Ибо вороненок шел, немного отклоняясь от ликвидно-серой линии горизонта. Градусов так на пятнадцать.
— Да-да, ты правильно заметил, — прокричал он, словно читая мои мысли. Да нет – он точно их читал. – Скоро это поймут все. Минут… — запрокинул голову и посмотрел в дышащее водой небо, — эдак, через сорок. Давай-давай, пошевеливайся: я хочу погулять, пока это корыто не пошло ко дну. Да и штормить скоро начнет так, что далеко не уйдешь…
Я с трудом, превозмогая дрожь и слабость во всех членах, поднялся на ноги, но вновь поскользнулся и упал, больно ударившись локтем. На глазах выступили слезы, но я-то знал, знал со всей отчетливостью, – мне просто страшно. Страшно так, что сознание не находит в себе сил контролировать тело, а то… то немеет от ужаса, вспоминая огромную приливную волну, обрушившуюся на мою крохотную вселенную в прошлый раз.
— Подожди, — хрипло простонал я, отчего-то протягивая руку со скрученной, когтистой птичьей лапой вместо кисти в сторону вороненка.
Тот замер, но не обернулся. Ждал.
Я поднялся: сначала на четвереньки, затем, хватаясь за какие-то тросы – вновь на ноги. Двинул к борту. Вцепился мертвой (буквально – мертвой!) хваткой в перила и стал ни то волочить свое тело, ни то – просто скользить руками по мокрым от дождя и речной мути поручням, а парень в черном – двинул, пятясь, в мою сторону.
Когда мы поравнялись, он, наконец, снизошел до того, чтобы посмотреть на меня. В темно-карих, огромных до неприличия, глазах его читалось ангельское спокойствие и дьявольское превосходство. Он смотрел на меня свысока… запрокинув голову. Приблизился, обдавая влажным, нежным теплом, что мурашками пробежалось по коже, и терпко усмехнулся, приближая свои губы к впадинке меж моих ключиц:
— Койю, ты не бойся: с тобой ничего не случится – тебя здесь не должно быть.
— Но я – здесь? – Тихо, одним дыханием спросил я, не ожидая ответа, боясь его, но искренне надеясь, что он будет получен.
— Да. Ты здесь: твое тело, твой дух. Весь – до последнего атома. Но там, — он снова мечтательно запрокинул голову, устремив полный неясного света взгляд в бурлящее небо, — тебя не занесли в список; Анку, — с особенной интонацией, — не задует твоей свечи: ей еще долго суждено гореть…
— Я не…
— И не надо. Просто смотри, Койю, просто… смотри… и не забывай помнить…
-…навсегда, навечно, — повторил я молитвой заученные слова.
Поддался неожиданному порыву и заключил вороненка в объятия. Он промолчал, застыв в моих руках. А я держал его хрупкие плечи, касался мокрой макушки подбородком и губами и осторожно вдыхал его запах с кисловатой примесью дождя и горечью своих слез.
Так прошло, наверное, много времени. Уже и гроза рассекала небо, уже и волны достигали нижней палубы, превращая дерево в живое зеркало, а мы с вороненком все так же стояли, прижимаясь друг к другу и вдыхали один на двоих воздух, согретый теплом наших тел.
— Сейчас… — медленно, выдыхая, прошептал он, щекой прижавшись к моей шее. Обхватил руками мою талию и снова замер. – Койю…
— Я знаю: «Запоминай».
— Молодец.
Крен корабля стал еще заметней; судно начало поворачивать (так мне показалось), сильные волны били в правый борт, норовя перевалить через смехотворную преграду перил и проникнуться в кают-компанию, добраться до нижних этажей и забрать, забрать старый, видавший виды, корабль в свои мглистые объятия. В бездну.
Я закрыл глаза, а воронок – мне уши: своими тонкими, изящными ладонями. Чтоб я не слышал, как кричат в смертельном ужасе пассажиры тонущего судна…

В подвале было тепло, пахло дубовыми панелями и старой пылью. Я сидел на нижней ступеньке и потирал ушибленный локоть. В голове гудело, перед глазами все еще плясали красные круги боли.
Я так сильно приложился затылком, что потерял сознание. Минуты на две, не больше. По крайней мере, так утверждали мои наручные часы, подмигивающие мне в полумраке цокольного этажа.
Еще немного посидев, я поднялся и осторожно, чтобы не раздражать и без того злую головную боль, прошел к дивану и прилег. Моя странная, одиночеством пронзенная библиотека. Место, о котором не знает никто. Мир, в котором я могу спрятаться от всего человечества и хоть на миг постараться быть собой. Пошевельнулся, пытаясь принять более удобное положение и почувствовал, что в кармане брюк что-то есть. Это «что-то» неприятно кололось через хлопковую ткань, заставляя головную боль впиваться в виски с дьявольским остервенением.
Я тут же принял решение избавиться от источника раздражения: запустил руку в карман и…замер, пораженный открытием. Нет, это не…
Медленно извлек сведенную судорогой кисть: между пальцев, черным глянцем переливаясь, покоилось длинное вороново перо…

Блики

Я с ужасом вспоминаю все те дни, когда я пытался разобраться в феномене происходящих со мной событий. Сводки новостей, рассказывающие мне о трагедиях, свидетелем которых я стал за недели и месяц до момента их происшествия, пугали меня своей документальной точностью. Нет, не новости: те видения, или что со мной происходило, — они настолько четко и графично отражали будущие катастрофы, что вскоре перестали казаться мне оными. Я все с большей уверенностью склонялся к тому, что виденное и пережитое мною – действительность, какой бы пугающе-абсурдной и сюрреалистически-невероятной она ни была. Мне хотелось верить в то, что видения мои, что мое в них участие, вороненок, все это – не более чем болезнь мозга. Психическое расстройство. Я ведь художник, творец иллюзий, искажающий реальность на манер огромной мыслящей лупы. Историю не удивишь очередным свихнувшимся живописцем.
Но некоторые факты с болезненной прямотой твердили о том, что все это – часть реального мира. Я действительно был там, я видел, как страшное цунами уносит тысячи человеческих жизней, я стал немым свидетелем того, как неисправность судна и халатность человека убивают сотню пассажиров. А половина из них – ведь дети…
И я… я ничего, ничегошеньки не мог с этим поделать! Я просто смотрел. И запоминал. Я, черт возьми, просто соглядатайствовал, находясь в руках крохотного создания, даже имени которого я не знал. Кто был мой таинственный вороненок? Ангел? Дьявол? Такой же, как и я – путешественник во времени? Или плод обезумевшего воображения?
А может… может… (теплилась надежда) я все-таки – брежу? Может, мне только кажется, что я – сходящий с ума художник, проникающий за завесу времени? Может, и все эти мысли – только игра подсознания? Может, я лежу в тихой больничной палате, а милая медсестра делает мне очередной внутривенный? Может…

Безумие

Мгновения моего безумия кончились так же неожиданно, как и начались. Я снова принялся писать. Картины мои наполнились каким-то «диким, мистическим светом» (так скажут критики, глядя на сюрреалистически-супрематистские полотна, в хаотичном порядке разбросанные, словно брызги краски, по стенам выставочного зала). Я писал ночами, а сумрачные дни проводил в беспамятстве, окуная ноги в теплый песок и глядя на беспечно плывущее по выцветшему небосводу солнце. Глаза мои плакали; жидкие яд солнечных лучей терзал роговицы, и мне становилось легче. Душа уже не так болела, в сознании проклюнулись зачатки здравомыслия. Я отдыхал во всех смыслах этого слова, боясь лишь одного – собственной памяти. Я не мог, не умел забывать! Все то, что вливал в меня своим прерывистым шепотом черный ворон с ангельским лицом и дьявольской улыбкой. Он мне не снился, и это отчего-то расстраивало меня. Я любил свои сны – они вдохновляли меня, давали мне идеи – их крохотные зернышки, которые я после проращивал в своем воображении.
И вот однажды (это было в начале июля, когда я еще не знал про то, что второе мое видение станет явью), я вышел к берегу после бессонной ночи, проведенной у мольберта. Руки еще хранили запах красок и стойкий душок растворителя, в котором я после работы неизменно мыл свои кисти. На одежде моей: свободной рубашке, застегнутой лишь на пару пуговиц и штанах, закаченых по случаю духоты, — виднелись пятна всех градаций серого и блеклые разводы титановых. Едкой белизны краска, но сейчас я предпочитал ее, ибо мою самую сладкую отраву, — свинцовые белила, — достать было сложно.
Ополоснув ноги в воде, я побрел обратно к дому, но остановился на полпути, привлеченный нежным сиянием у самой кромки горизонта: воды океана омывал рождающийся рассвет.
Я опустился на блестящую от росы траву и смотрел, как медленно выкачивается из своей небесной постели огромное пурпурное светило. Солнце было еще сонное, бледное. На него можно было смотреть бесконечно долго, не опасаясь за глаза.
Волны плескались о берег. Шум прибоя бередил старые раны в моем сознании, но эта боль была больше приятной, нежели нет.
Улыбка невольно коснулась уголков губ, и те поползли вверх, чуть подрагивая от какого-то внутреннего напряжения. Картина, созерцаемая мною, была чрезмерно прекрасной, слишком идеалистичной, чтобы быть правдой.
Я прикрыл глаза и попытался отогнать от себя параноидные мысли. Открыл их и тут же зажмурился, ослепленный слишком ярким солнцем.
«О господи, пожалуйста, нет! Только не снова…», — взмолился я, закрывая обожженные глаза руками. На тех был песок. Песок, которого я не касался, будучи на пляже у своего дома: на них были лишь подсохшая краска и запах тройника.
— Не двигайся, — поверх моих рук легли теплые ладони. Я тут же узнал это тепло и мягкий, словно рябь на водной поверхности, запах. – Слушай, — шепнул привычно на ухо. А я… я повиновался, полностью превращаясь в слух.
Вначале я различал лишь наше дыхание и стук собственного сердца где-то в кончиках пальцев, но затем до меня стали доноситься иные, но не менее явственные, звуки: пение птиц, едва различимая мелодия прибоя (нет, не море – озеро или широкая река), шелест листьев где-то высоко над головой и нечто совсем инородное для этой вселенной. Сухое потрескивание. Словно кто-то очень громко щелкал грецкие орехи. Треск этот накатывал приливами, на короткий миг стихал и снова возобновлялся. Затем я стал различать голоса. Они то угасали, то снова разгорались. Много, много голосов. Нет, они не говорят – это крик. Полный ужаса и боли.
Тело оцепенело, пьянея от страха. Руки дрогнули, и я попытался отнять их от лица, но вороненок не позволил, прижав свои ладони еще сильнее:
— Нет, не смотри. Ты не сможешь… забыть… никогда, — он говорил, говорил это, губами щекоча мой висок. И в голосе его, впервые за все то время, что мы знали друг друга, почувствовалось участие. Боль. И пронзительная безысходность.
Крики приблизились. Мой черный ворон – тоже. Его тело внезапно оказалось надо мной, тем самым укрыв меня… От чего? От опасности? От боли и ужаса, стекающихся ко мне со всех сторон, просачивающихся сквозь пальцы, через веки? От этой реальности? От меня самого? Или себя?
Над головой моей раздался топот: голые пятки, маленькие детские пятки, сбитые в кровь. Я чувствовал ее запах. Она была всюду. Смешанная со страхом и дикой, мучительно-близкой смертью. Кто-то не успевал – падал совсем рядом, едва не придавливая нас своим уже неживым, но все еще бьющимся в конвульсиях телом.
— Нет, прошу, нет, — кричал кто-то вдалеке, а совсем рядом: «Пожалуйста, не надо…», «Мама, мамочка, возьми трубку…»…
— Сделай, слышишь, сделай что-нибудь, останови! – Начал кричать и я, заходясь в истерике: это ведь дети, дети, дети, черт возьми! Да что за дьявол… в детей… — Ты же можешь! Знаю, ты…
— Я не могу. Койю, успокойся, прошу, прошу – успокойся, — он крепко-крепко прижал меня к себе, укрывая складками своей одежды, накрывая теплом своего крохотного тела.
— Ты можешь… — задыхался от слез, но не сдавался я.
— Нет, Койю, не могу. Я только срезаю созревшие плоды. Не понимай, не принимай, но смирись… Слышишь меня? Ты должен смириться. Это было, есть и будет всегда.
— Но это же…убийство… там же… де…ти…
— Это – смерть.

Рассвет расплескал по небу розовую краску. На океан – вылил пурпура и белого золота.
Я смотрел, не отрываясь, на новорожденное солнце. На губах запеклась улыбка, а на плечи, оберегая меня от утренней прохлады, был накинут мягкий шерстяной плащ цвета спелой земли…

Анку

Об этом кричал весь мир. Общественность была в шоке. Но… люди привыкли и не к такому. Ужасами смерти уже никого не испугаешь. По-настоящему. Забудется. Все забудется. Время сотрет краски с полотна истории, и они уже никогда не обретут той первозданной свежести, яркости и пронзительности, как в первые мгновения после нанесения на бесконечный холст, натянутый на подрамник вселенной.
И только я всегда буду помнить. Он научил меня не забывать.
Я ненавижу его. Проклинаю. Боготворю и люблю.
Я уже знал, кто он, но не осмеливался признаться в этом самому себе.
Я ждал. Ждал новой встречи. Содрогаясь от того, что может принести она с собой.
Этот вечер ничем не отличался от всех других вечеров, проведенных мною в одиночестве ожидания. Дом был погружен во мрак, и лишь чердачное окно призывно мерцало тусклым мертвенным светом. Свеча покоилась на подоконнике, в самом дальнем его углу, и словно засыпая, подергивалась, как это часто бывает, когда погружаешься в сон.
Я тоже дремал, но то один, то другой звук извне выдергивал меня из царства Морфея. Я приподнимался на тахте, прислушиваясь. Ничего не происходило, и я плотнее укутывался в теплые складки шерстяного пальто и снова окунался в дремоту. Пальто это хранило множество запахов. Оно впитало в себя столетия существования: ароматы диких трав, свежесть горных вершин, соленые бризы, жар песков, бесконечные арктически ночи, грязь мостовых, гниль трущоб, смрад пепелищ и слезы войны… В нем был весь мир. И я дышал им.
Он выдал себя лишь единожды. Но тогда я не понял. Сейчас – я понимал больше, чем было необходимо. Мне уже не было страшно. Он научил меня принимать самые ужасные вещи. В этом мире нет ничего, страшнее смерти. Смерти я не боялся. Я к ней стремился. Теперь – навсегда. Я знал больше, чем кто-либо из живущих. Ибо смерть показала мне свое истинное обличие. И я полюбил ее. Его. Анку. «Анку не задует твоей свечи…». Не сейчас. Нет. Еще нет. Но когда-то… когда-то он придет и за мной. И я буду ждать его. И помнить – смерти не стоит бояться. Ее можно не принимать, ее можно игнорировать, но забыть? Ни-ког-да…
______

[1] Бог приказал мне под влиянием греха…
Сказал Он мне убивать всех людей мира,
Всех людей: днем и ночью, ибо пришел срок
Идти на суд… верьте холодной смерти…
(Из старой валлийской пьесы)

@темы: Закончен, Уруха, Оригинальный персонаж, Мини, PG-13

---

Gratitude

[illusion of feather]

Название: Gratitude
Автор: Jerboa
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Аой/Руки
Жанр: Слэш, Повседневность, AU
Размер: Драббл
Статус: Закончен
Предупреждение: OOC
Саммари: Он появился, словно видение, будто бы не от мира сего. Он был просто невероятен и не считался с общественным мнением, но его продолжали любить все вокруг за его гениальность. Он был словно ураган, в миг менявший жизни людей вокруг себя. Аой до последнего надеялся, что его это не коснется.
Дисклеймер: Не мои.
Публикация на других ресурсах: С разрешения. (Разрешение получено).
От автора: Эээ... Ну незатейливо так вышло

- Ютака, объясни мне ещё раз, почему я, звезда номер один, должен идти к какому-то затворнику и вручать приглашение на этот гребаный вечер? - Мужчина недовольно хмурился, кусая изнутри свои полные губы, по праву считавшиеся достоянием Японии. Он всегда так делал, когда что-то ему сильно не нравилось.
- Аой, будет лучше, если ты заранее с ним познакомишься. Это очень известная личность. Благодаря нему ты сможешь стать номером один не только в Японии, но и во всем мире.
- Ничего о нем не слышал. - Мужчина сердито откинул с лица пряди темных волос, которые снова лезли на солнцезащитные очки.
- Так или иначе, просто сделай это. - Спокойно отрезал молодой менеджер, поглядывая на своего подопечного.
- Хорошо, встречусь с ним. - После недолгого молчания, взвесив все «за» и «против», ответил Аой, забирая со стола небольшой конверт с логотипом компании, и вышел из ресторана, в котором они по обычаю вместе обедали.
Широяма Юу - более известный в народных массах, как Аой - был популярным актером, моделью и кое-где упоминалось, что певцом. Он считал себя настоящей звездой: единственной и неповторимой. Думал, что благодаря нему мир становится ярче. Когда он сказал, что не знает того, к кому его послали, то нагло солгал. Имя художника Таканори Матсумото вот уже несколько лет знал с рождения каждый ребенок. «Человек, что прославился на весь мир своей гениальностью» - твердили заголовки в журналах. А Юу просто завидовал, для его самолюбия это был сильный удар. И вот сейчас он стоял перед старинным зданием, которое наверняка имело какую-то культурную ценность, и в котором располагалась мастерская художника.
- Даже тут выделился. - Раздраженно фыркнул Аой, открывая тяжелые двери, украшенные красивым рельефом. Внутри было темно, мужчина еле различал перед собой силуэт винтовой лестницы и был поражен тому, что ни разу не споткнулся. Насколько было известно Широяме, художник снимал здесь весь последний этаж, поэтому пришлось подниматься на самый верх. Там его ожидала широкая стальная дверь, на которой маленькими белыми буковками было написано «Gallery». Мужчина постучал раз - никто не ответил, второй - снова никакой реакции, а ведь Юу точно знал, что Таканори сейчас в студии. Факт, что ему специально не открывают, заставлял кровь мужчины закипать от злости. Не выдержав, он с силой пнул ногой сталь, стоящую между его встречей с художником. Кажется, он уже начинал недолюбливать этого «гения», даже не будучи с ним лично знакомым.
- Эй! Да открой ты уже эту чертову дверь! – Крикнул брюнет. Через пару секунд он услышал, как ключ медленно ворочается в замке, напоминая звон кандалов. Дверь приоткрылась, и Юу наконец-то вошел. В мастерской было много комнат, все они были хорошо освещены и, наверное, здесь было бы просторнее, если бы не тот хлам, что подпирал стены или возвышался прямо посреди комнаты: например, старинный деревянный комод или выкрашенный в белый цвет детский трехколесный велосипед с лампочкой, прикрученной на руле. Также жестяной чайник, на котором прямо над носиком красовались круглые очки. Африканские барабаны, старинные сундуки, потертые чемоданы, на одном стеллаже вряд стояли пустые бутылки из-под алкоголя. Но первое, что ощутил актер, зайдя внутрь – это едкий запах, от которого у него немного кружилась голова.
Дверь скрипнула, заставив брюнета обернуться и увидеть владельца всего этого царства хаоса. Перед ним стоял невысокий молодой человек со светлыми, золотистыми волосами, убранными в небрежный хвост и заколотыми там, где резинка не помогла. На нем была длинная рубашка в клетку, расстегнутая на несколько верхних пуговиц и непонятные темно-синие треники. Стоял он босиком, удивленно хлопая ресницами от появления гостя.
«И его включили в список самых красивых людей Японии?!» - Широяма, всегда одетый с иголочки, сохраняющий собственный неповторимый стиль, был поражен такой несправедливостью.
- Ты кто? – Осторожно спросил Таканори, закрывая дверь и проходя в другую комнату. Брюнет пошел за ним. Мало того, что сама постановка вопроса выбивала его из седла, так ещё и художник продолжал делать вид, что в студии кроме него никого нет.
- Аой.
- Аой? – Удивленно переспросил Матсумото, бросив на мужчину мимолетный взгляд. – Тебя действительно так зовут?
- Это сценический псевдоним. – Не смотря на внутреннее раздражение ситуацией, голос Аоя оставался спокойно-равнодушным.
- Тогда, я – Руки.
- Я же знаю твое настоящее имя. – Юу действительно не понимал, зачем Таканори представляется ему ложным именем, если брюнет знал настоящее.
- И что? – Снова это по-детски непосредственное удивление. – Ты что-то хотел, раз пришел сюда? – Спросил блондин, возвращаясь к работе. Этот парень не язвил, не грубил, не лицемерил, он просто открыто выражал свои эмоции и прямо говорил, о чем думает. Именно это так сильно и раздражало Широяму. Такой типаж людей в жизни он ненавидел больше всего, потому что невозможно предугадать действия таких, как Руки. Аой не любил сюрпризы в жизни. Ещё одна вещь, заставляющая актера недолюбливать человека, владеющего этой мастерской – это его глаза. Матсумото смотрел на брюнета со снисхождением, будто тот был нашкодившим ребенком, а художник – любящей бабушкой, которая всегда будет угощать внука конфеткой, что бы тот не делал. Этот взгляд ясно разделял их миры, превознося Таканори к чему-то возвышенному и недостижимому. Юу физически ощущал между ними огромную пропасть. Все бы ничего, если бы на вершине стоял он, но сейчас брюнет смотрит на Руки откуда-то снизу, и это сильнейший удар по самолюбию Нарцисса.
- Я пришел отдать тебе приглашение.
- Мы уже на «ты»?
- Я не собираюсь обращаться к тебе на «Вы», не мечтай. – Пусть таким образом, но Широяма отчаянно пытался скинуть художника пьедестала, на который тот забрался.
- Положи его куда-нибудь, и можешь уходить.
- Ты невежа, да? – Аой подошел к мольберту, у которого стоял Таканори и протянул ему конверт. – Прими это лично.
Блондин внимательно посмотрел на лицо гостя, слегка прищурив глаза.
- А я тебя знаю. – Неожиданно сказал он. – Ты тот Аой, что в кино снимается, да?
- Да, это я. – Мужчина мягко улыбнулся, высота оказалась не такой уж недостижимой, раз Руки его признает.
- Не снимайся больше во всяком дерьме. Или это твой уровень? – Матсумото забрал у него конверт с приглашением и отнес к широкому деревянному столу, на котором в хаотичном порядке покоились какие-то листы. В таком месте конверт точно затеряется. Брюнет какую-то долю секунды смотрел на спину мужчину. Сколько ему ещё терпеть подобное отношение? И почему он вообще должен терпеть? В конце концов, он – Широяма Юу – звезда, номер один во всей Японии.
- Послушай сюда, мелкий засранец. – Аой одним шагом уничтожил расстояние между ними.
- Да? – Таканори с невозмутимым видом, словно не слыша, как его только что назвали, повернулся на голос, не ожидая, что собеседник окажется настолько близко. Кисточка с небесно-голубой краской прошлась по черной рубашке брюнета, оставляя полосу на ткани в области груди. Руки слегка приоткрыл рот, пораженно смотря, как кончик кисточки упирается в рубашку. Юу резко отступил:
- Смотри, где кистями размахиваешь, я тебе не бумага! – Мужчина начал быстро оттирать краску, размазывая её ещё сильнее и между тем пачкая ещё и руку.
- Холст… - Тихо отозвался художник.
- Что? – Широяма непонимающе уставился на него, прекращая бесполезные действия, которые только усугубляли ситуацию.
- Это масляная краска, ей на холсте рисуют. Не бумага. – Пояснил Руки.
- Да плевать мне! Ты знаешь, сколько стоит эта рубашка?!
- Мне жаль, я куплю тебе такую же.
- Она единственная в мире. Как ты её купишь, а?! – Крикнул актер на блондина. Таканори поджал губы, опуская голову.
- Прости, я не специально.
- Думаешь, своим прости, ты что-то исправишь? – Уже спокойнее спросил мужчина. Взглянув на расстроенного молодого человека, он понял, что перегнул палку. Брюнет как-то резко и остро почувствовал свою вину, в конце концов, это всего лишь вещь, и все произошло действительно по случайности. Но сам факт появления этого чувства заставлял раздражаться и злиться на Таканори ещё сильнее. Руки бесшумно подошел к брюнету и начал расстегивать запачканную рубашку. Аой почувствовал, как мягкие пальцы иногда задевают его кожу, и вздрогнул – ему было неприятно это ощущение. Точнее неприятно было то, что он не понимал, почему это вызывает в нем такую реакцию. Почему он, черт возьми, вздрогнул?
- Ты что делаешь?
- Раздеваю тебя. – Спокойно ответил художник, расстегивая последнюю пуговицу и начиная стягивать дорогую вещь с мужчины. Снова прикосновения, и снова неприятное ощущение, но на этот раз другое – Юу казалось, что он парализован, он не мог заставить себя пошевелиться и хоть как-то сопротивляться.
- Я, конечно, понимаю, что я красив и сексуален, но таким образом ты прощения… - Аой не успел договорить, потому что Матсумото просто вышел из комнаты с его рубашкой в руках, бросив быстрое «подожди здесь». Широяма определенно не понимал этого парня. И с чего он взял, что Руки собирается просить прощения, используя свое тело? Таканори не похож на такого человека. Актер вообще не мог понять, на что этот персонаж был похож. Создавалось ощущение, что даже если блондин убьет кого-то, то просто пожмет плечами и пойдет дальше, но если увидит котенка на дереве, то непременно полезет, чтобы спасти крохотное создание. Действия художника были так непредсказуемы и непонятны для разума Юу, что тот посчитал, что Матсумото именно такой человек.
Вскоре Руки вернулся в комнату, принося с собой новую волну этого едкого запаха, к которому, казалось бы, Аой уже привык. Ан нет, на этот раз порция казалась сильнее, и у мужчины на секунду все поплыло перед глазами. Когда зрение сфокусировалось снова, первое, что увидел брюнет – Таканори, стоящий практически вплотную от него. В голове актера нервно ворочался подтекст такой близости. «Это все действие запаха. Я надышался, вот и думаю о таком» - Внушал себе более-менее адекватные оправдания Юу. А Руки уже просовывал кисти мужчины в рукава рубашки. Для этого пришлось встать ещё ближе, и Широяма время от времени чувствовал, как его кожа соприкасается с тканью рубашки Таканори или как дыхание мужчины щекочет кожу. В этом ведь не было ничего особенного, исключая тот факт, что Матсумото надевал на него рубашку, как мамочка на двухлетнего ребенка. После очередного случайного прикосновения, Аой одернулся.
- Я сам. – Он наспех застегнул оставшиеся пуговицы. – Фу! Так это от рубашки так воняет?
- Пришлось замочить пятно в растворителе, со временем запах развеется... Прости.
- Как я, по-твоему, теперь буду её носить?!
Руки потупился, тихо пробубнив под нос: «Я сделал все, что мог».
- Спасибо. – Неожиданно сказал Юу.
- А? – Блондин посмотрел на гостя, который, видимо, почувствовал себя хозяином, раз осмелился приподнять двумя пальцами подбородок художника и прижаться к его губам своими. Руки не отвечал, но и не отталкивал, а Широяма просто не настаивал. Они постояли так несколько секунд и актер отстранился.
- Это в знак благодарности за исчезнувшее пятно.
Таканори кивнул, ничего не ответив. Аой почему-то был рад, что его не выставили в ту же секунду, как он осмелился коснуться «гения», хотя полчаса назад все, чего он хотел – поскорее уйти отсюда.
- Я пойду. Увидимся вечером. Ты же придешь? – Напомнил блондину причину своего визита Юу.
- Возможно.
- Я буду ждать. – Перед выходом произнес брюнет, и через секунду железная дверь закрыла от него мир, в котором жил Руки. Впереди была лишь лестница, ведущая вниз, к миру, в котором жил Аой. Кажется, теперь он понимал, почему Таканори расположил свою мастерскую в таком месте. И зачем он только ляпнул, что будет ждать?

***
Этот вечер был организован точно так же, как и все предыдущие, на которых доводилось бывать Юу: шведский стол, плавная музыка для фона и скопление каких-то людей, обсуждающих скучные вещи. Брюнет медленно ходил между организовавшимися группами, присоединяясь то к одной, то к другой. Здесь посол из Франции на ломаном японском рассказывал о том, как трудно ему было достигнуть своего поста, а там, возле столика с морскими деликатесами, собрались упитанные чиновники, обсуждающие последние политические события и, кажется, о чем-то спорящие. У окна на мягких диванчиках сидело несколько «дорогих» женщин, сплетничающих о новой жене какого-то миллионера. Конечно, Широяма понимал, что все эти мужчины в солидных костюмах и фраках и женщины в вечерних платьях были собраны здесь, как потенциальные спонсоры, но он не знал, что ему делать с той скукой, что охватывала его с головой. Кажется, Таканори так и не пришел. Конечно, он ведь не обещал, что непременно будет здесь. «Возможно» - вот его ответ. Все, чего сейчас хотел брюнет – это дождаться окончания «вечеринки» и завалиться в какой-нибудь бар. Мужчину мало волновало, что его могут там узнать. Из дальнего конца комнаты донесся взрыв смеха, и Аой обернулся, машинально направляясь в сторону довольно крупной компании. Актер надеялся, что хотя бы там ему станет веселее. Какого было его удивление, когда в эпицентре этого скопища мажоров он заметил знакомое лицо. Руки весело общался с гостями, травил какие-то байки и все с интересом слушали его. Когда становилось смешно, некоторые юные особы женского пола прикрывали рот рукой, чтобы не залиться громким смехом – в конце концов, это было не культурно в подобном месте. Внешне художник совершенно преобразился: тот Таканори, которого видел Юу днем и тот, что сейчас чувствовал себя комфортно в окружении снобов – два абсолютно разных человека. Надо же, как дорогая одежда и удачная укладка может изменить человека.
- Ты все же пришел. – С улыбкой отметил Широяма. Матсумото повернул голову в сторону мужчины, улыбаясь в ответ. Музыка прервалась, и на сцену вышел президент компании с приветственной речью. Все гости тут же перекочевали к сцене, но Руки и не думал трогаться с места. Аой усмехнулся и решил остаться рядом с ним.
- Не интересно послушать, что там говорят? – Спросил брюнет.
- Нисколько. – Таканори пожал плечами, мягко улыбнувшись. – Как твоя рубашка?
- Выбросил, конечно.
- Мне жаль, что так вышло.
- Почему ты все-таки пришел?
- Ты же сказал, что будешь ждать. – Просто ответил художник.
- Только поэтому? – Юу пытался скрыть внезапно накатившую неловкость. Конечно, он был польщен таким заявлением, но это заставило почувствовать его странно.
- Я нечасто хожу в такие места. Мое пространство ограничено мастерской, поэтому я никого туда не пускаю. Ты, наверное, слышал об этом? – Матсумото был в хорошем расположении духа для более-менее длинных речей.
Актер действительно читал в какой-то статье о том, что у Руки множество капризов и несколько из них касаются личного пространства. Что-то вроде: вход в мастерскую запрещен, подходить на расстояние ближе вытянутой руки запрещено, касаться запрещено – блондин был чем-то вроде статуэтки под сигнализацией.
- Но я был у тебя. – Неожиданно вспомнил брюнет, мысленно добавляя, что ко всему прочему художник сам подходил к нему чуть ли не вплотную, – хотя почему чуть ли? – а Аой безнаказанно нарушил запрет о неприкосновенности.
- Ты так настойчиво ломился, я подумал, что оглохну.
Они замолчали, не зная как продолжить разговор, и просто смотрели в сторону остальных гостей, которые после речи президента компании разбрелись по залу. Юу отчаянно перебирал в голове темы, на которые они могли бы поговорить, но все казалось таким абсурдным, и он боялся выставить себя дураком. Он то и дело посматривал на невысокого мужчину, который, кажется, о чем-то задумался. «Может, он тоже хочет начать разговор?» - промелькнуло в сознании брюнета, но это мимолетная надежда разбилась вдребезги, когда Таканори спокойно двинулся с места и подошел к одной из компаний. Ругнувшись про себя, Широяма пошел за ним.
Руки активно участвовал в затеянном разговоре о недавней премьере нового мюзикла, улыбаясь и кивая в ответ на комплименты в его сторону, которые, не смотря на неуместность, кто-то то и дело старался отпустить. Аой же стоял молча, он почти ничего не слышал, наблюдая за художником. Юу отметил, как красиво блондин растягивает губы в улыбке, как изредка наклоняет голову набок или хмурится, а когда Матсумото хмурился – ещё одно примечание, сделанное актером – его губы сжимались в упругую линию. Он бы и дальше продолжил наблюдать, если бы его не одернули за рукав. Широяма рассеяно развернулся.
- Молодец! Ты привел его. – Ютака широко улыбнулся, поправляя галстук Аоя. – Спасибо.
- Я же сказал, что встречусь с ним. – Актер улыбнулся, принимая из рук Уке бокал шампанского. – Когда вечер уже закончится? – Юу капризно нахмурился, бегло оглядывая зал.
- Ну, потерпи немного. Скоро мы поедем домой. – Пообещал менеджер, и брюнет с улыбкой кивнул. Точно! Его парень – Ютака, и он не должен так пристально смотреть на Таканори. Но эти убеждения мало срабатывали, потому что, даже разговаривая с Ютой, он то и дело поглядывал на блондинистую макушку, принадлежащую художнику.
- Ты в порядке? Неважно выглядишь. – С заботой произнес Уке, глядя на любовника.
- А? Нет, я в порядке. О чем ты только что говорил?
- О том, что тебе предложили главную роль в новом сериале. Ты меня вообще не слушаешь.
- Нет-нет, я слушаю, Така.
- Что?
- Что? – Переспросил брюнет.
- Ты назвал меня Такой. – Юта нахмурился, скрестив руки на груди.
- Не говори ерунды, я сказал «Ютака». – Аой посмотрел на своего менеджера, как на последнего идиота, ляпнувшего сейчас несусветную глупость. – Да и ещё, откажись от роли.
- Что? Почему? – Мужчина пораженно смотрел на актера.
- Пора заканчивать сниматься в этом дерьме. – Юу заметил краем глаза, что Матсумото направился к балкону, и оставил озадаченного Ютаку одного. Впрочем, того быстро затянули в какую-то беседу.
Широяма вышел на балкон, тут же увидев знакомую фигуру. Руки стоял, оперевшись локтями на перила и неторопливо курил. Брюнет встал рядом, тоже закуривая.
- Не думал, что ты куришь. – Актер усмехнулся, взглянув на блондина.
- Я не такой хороший, как ты думаешь. – Спокойно ответил мужчина, делая ещё одну затяжку.
- Как тебе в голову пришло, что я считаю тебя хорошим?
- А разве нет? – Художник затушил окурок о перила и сбросил вниз. – Ты же смотрел на меня. Зачем?
- Я не смотрел. – Аой равнодушно сомкнул губы вокруг фильтра и сделал затяжку.
- Может, влюбился в меня? – Таканори с интересом посмотрел на брюнета, который также сбросил свою сигарету с балкона.
«Этот парень может быть не таким прямолинейным?» - Юу действительно раздражала эта черта.
- Я никогда не влюблюсь в такого, как ты. – Фыркнул актер.
- Правда?
Брюнет кивнул и почувствовал, как цепкие руки тянут его куда-то, а затем почувствовал короткий поцелуй на своих губах. Руки быстро отстранился, глядя на Широяму.
- Неужели ты сам в меня влюбился? – Усмехнулся Аой, поправляя выбившуюся прядь волос.
- Нет. – Просто ответил блондин. – Это благодарность за то, что я тебе не нравлюсь. Ты же так выражаешь благодарность? Как сегодня в мастерской. – Уточнил мужчина.
Благодарность? Да, как можно так легкомысленно целовать мужчину?! Ещё и нашел, за что благодарить. Юу, кажется, забыл, что это он был тем, кто первый совершил этот опрометчивый поступок. Он уверенно притянул художника к себе за талию сминая губы Таканори своими. Широяма почувствовал, как тот напрягся, когда актер провел языком между его губ, но это напряжение оказалось мимолетным, так как в следующую секунду Руки начал активно отвечать, и было уже непонятно, кто первый взял инициативу. Брюнет крепко сжимал в своих руках хрупкое тело; за этим поцелуем последовал второй и третий. Аою было недостаточно, и он чувствовал дикую жажду чужого тела, продолжая целовать мягкие губы до тех пор, пока эта жажда была под его контролем. Почувствовав, что дальше сдерживаться не получается, и руки сами начинают опускаться к бедрам Матсумото, Юу сразу же отстранился. Он просто не мог позволить себе случиться чему-то большему, мужчина не хотел слышать отказа. Руки пытался отдышаться, не отводя взгляда от лица брюнета. Этот взгляд будто разоблачал актера, Широяма был уверен, что художник уже все понял, но все же сказал:
- Спасибо, что пришел сюда.
- Благодарность принимается. – Блондин кивнул и, похлопав актера по плечу, вернулся в зал.
Весь оставшийся вечер Аой пытался отыскать художника, но все усилия были тщетны. Ютака сказал, что кто-то позвонил Таканори и он тут же ушел – после этих слов поиски прекратились, но и пребывание на этом вечере потеряло всякий смысл.
Через неделю, выкроив время в своем плотном графике съемок, интервью и фотосессий, Широяма решил заявиться в мастерскую мужчины. У него была готова ещё одна благодарность: после отказа от роли в мыльном сериальчике, актеру предложили серьезный проект, на который он согласился. Это могло стать чем-то новым в его карьере. Брюнет быстро преодолел лестницу и начал беспощадно стучать в дверь. Это какое-то дежавю. Ему никто не открывал. Но ни во второй раз, ни в третий, ни когда он начал звать художника – сталь не дрогнула. Вскоре после этого Юу узнал, что Матсумото недавно покинул Японию и сейчас, кажется, находится во Франции, где у него готовиться персональная выставка. Тут же начались съемки, и времени на сожаления не осталось. Да, и не было никаких сожалений: ни об их встрече, ни о рубашке, которую, кстати, актер так и не выбросил, ни о поцелуе – Аой был благодарен за то, что его жизнь начала меняться. За то, что раньше, он видел только себя, не считался ни с кем, а Таканори за столь короткий срок поставил его на место. Брюнет просто ждал дня, когда снова сможет встретиться с художником и выразить свою благодарность сполна. С Ютакой он расстался, но тот все равно захотел остаться его менеджером, Широяма как-то не заострял внимания на этом, он просто понял, что никогда не уделял должного внимания Уке, и что тот этого не заслуживает. Такое количество радикальных изменений в актере заметили все, но ему было важно, чтобы их заметил хотя бы один человек, давший этим метаморфозам толчок.

***
Таканори неохотно сполз с кровати. Было всего восемь часов утра, а вчера он так поздно вернулся из музея. Выставка в Нью-Йорке отнимала все его силы, и сейчас его смеют будить в такую рань. После успеха во Франции в прошлом году известность художника начала просто зашкаливать, и для него был открыт любой музей мира. Не смотря на такую славу, ему было тяжело. Он сильно тосковал по своей стране, по своим родным. Бывали моменты, когда он просто не выдерживал и плакал, когда никто не мог этого увидеть. Бывало, в номере его захлестывала такая истерика, что утром отель выставлял ему огромный счет за погром. Но свернуть с пути художник уже не мог, продолжая упрямо двигаться вперед. И сейчас он с заспанными глазами неохотно принял посылку от швейцара, захлопывая перед его носом дверь. В графе «Откуда» числилось «Япония», и блондин, забыв про обиду на ранний подъем, с любопытством распаковал коробку.
- А?
В ней лежал небольшой билет на премьеру фильма. Таканори медленно покрутил его в руках, прежде чем заметил, что в посылке было что-то еще. Это была какая-то приятная на ощупь ткань. Руки вытащил её - черная рубашка, из которой, как только художник взял её в руки, выпала небольшая записка.
«Это рубашка – единственная в мире. На ней однажды оставил свой небесный автограф известный во всем мире художник – Таканори Матсумото». Подпись «Аой». Матсумото улыбнулся, сжав в ладонях темную ткань, и еще раз взглянул на билет.
- Возможно. – Тихо ответил на приглашение он.

@темы: Закончен, Драббл, Аой/Руки (Руки/Аой), PG-13

---

Let's stop it

[illusion of feather]

Название: Let's stop it
Автор: Jerboa.
Пейринг: Reita/Ruki.
Рейтинг: G.
Жанры: Драма, Повседневность, AU.
Предупреждения: OOC.
Размер: Драббл, 2 страницы.
Статус: Закончен.
Саммари:
«- Зачем ты его сломал? - Таканори чуть ли не хныкал от обиды. Он потратил столько времени, он даже придумал историю для своего замка, которого больше не было.
- Потому что я твой хозяин.»
Дисклеймер: Не мои.
Публикация на других ресурсах: С указанием авторства. (Разрешение получено).
От автора: Эм... Ну вообще, изначальное название было "You're my slave", но ближе к концу фанфика я начала сомневаться в том "а стоит ли эта идея чего-то?" - поэтому решила опубликовать лишь самое начало.
От администрации: Продолжение в виде отдельного фанфика будет выложено позже.


***
Два мальчика лет пяти играли на детской площадке: один высоко раскачивался на качелях, второй создавал красивый замок из песка. Неожиданно, первый мальчик спрыгнул прямо в песочницу, плюхнувшись на песочную постройку, от которой вмиг остались одни руины. Он поднялся на ноги, отряхиваясь, и громко рассмеялся. Второй мальчик, что был меньше комплекцией, обиженно заскулил.
- Зачем ты его сломал? - Таканори чуть ли не хныкал от обиды. Он потратил столько времени, он даже придумал историю для своего замка, которого больше не было.
- Потому что я твой хозяин. - Акира весело улыбался, наблюдая за тем, как его друг водит своими маленькими пальчиками по песку.
- Что?
- Это новая игра. Я - хозяин, ты - мой раб. Ты должен мне подчиняться. - Он потянул Таканори за руку, заставляя его встать.
- Почему это ты хозяин?! Ты плохой! Ты мой замок сломал! - Не унимался мальчик.
- Кто сильнее, тот и хозяин. Мой папа говорит, что власть должна быть в руках сильных людей, а мои руки сильнее. - Акира сжал ладонь в кулак и поднес к носу Таканори, который тут же отшатнулся назад. - Мы будем играть, пока мне не надоест, ясно?
- Угу.
- И ты должен отвечать «Слушаюсь, мой господин», понял?
- Хорошо. - Таканори кивнул.
- Я же сказал, как отвечать.
- Я понял, мой господин. - Мальчик изобразил подобие поклона. Ему не очень-то нравилось находиться в подчинении, но игра показалась интересной.
- Отлично! - Акира улыбнулся. - И ещё одно, Така, никто не должен знать об этой игре, кроме нас с тобой.
- Почему? - удивился мальчик.
- Это будет наш секрет.
- Хорошо.
- Не слышу.
- Мой господин...

***
- Мацумото, снова опаздываешь! - Строго прикрикнул на ученика Такашима. - Быстро на место!
Преподаватель продолжил урок, а Таканори тихо пробрался к своей парте, бесшумно доставая две тетради для конспектов.
- Все переписал? - К нему повернулся высокий, худощавый блондин. Его глаза отливали холодом стали.
- Да. - Подросток протянул ему одну из тетрадей.
- Молодец. - Акира коротко улыбнулся и отвернулся обратно.
Им было по семнадцать, в этом году они уже заканчивали школу. Таканори Мацумото: привлекательный брюнет с глазами орехового цвета, милый и тихий парень - раб; Судзуки Акира: как сказано выше, блондин, на вид хрупкий, но на деле довольно сильный, с темно-серыми равнодушно-спокойными глазами - господин. На протяжении последних двенадцати лет эти роли вошли у них в привычку – Акире не надоедала эта игра, он любил подчинять себе людей, а Таканори не перечил – он ведь должен подчиняться – таковы правила. Приказы блондина менялись по мере его взросления: если в шесть лет это было что-то вроде «отдай мне свою игрушку», то в шестнадцать – «сделай за меня домашнее задание» или «законспектируй уроки в мою тетрадь, я сегодня не приду». Юноше нравилось то, что все его прихоти исполнялись по одному щелчку пальца, к тому же сопровождаясь тихим «да, мой господин».
Что касается Таканори, то брюнет быстро свыкся с правилами игры: в конце концов, это всего лишь игра, правда, затянувшаяся лет на десять. Он рос в бедной семье, и, когда Така был маленьким, отец брал его к себе на работу в замызганный отель, где мальчик учился быть услужливым и «полезным» другим людям. Судзуки не умел этого – он мог только повелевать кем-то: Таканори, родителями, друзьями. В каком-то роде, он рос избалованным, капризным ребенком у которого не было никаких обязанностей перед другими, но зато был целый океан требований и прихотей.
- Господин, - Брюнет называл так Акиру, когда они оставались вдвоем. – Я больше не хочу.
- О чем ты? – Судзуки спокойно шел чуть впереди Таканори. Они всегда ходили домой вместе.
- Я не хочу это продолжать. Давай закончим игру.
Блондин резко остановился так, что второй парень неуклюже ткнулся носом в его плечо. Акира повернулся, посмотрев на Мацумото.
- Что ты только что сказал? – В голосе читалась угроза.
- Я… Я не хочу больше играть.
Судзуки схватил парня за запястье, боясь, что тот сейчас уйдет. Он действительно этого испугался.
- Ты не можешь это прекратить. Я могу, ты – нет. – Спокойно произнес блондин, но Таканори показалось, что он услышал панику в его голосе.
- Я больше не играю, Акира. Всё. Хватит. – Брюнет попытался выдернуть руку, но Акира крепко держал его, властно притянув к себе.
- Не смей так больше шутить, тебе ясно? – В его голосе отчетливо можно было различить нотки надежды на то, что все это просто неудачная шутка, и отчаяния, если Мацумото сейчас действительно серьезен. Таканори упирался свободной ладонью в грудь блондина, стараясь его оттолкнуть, но сильная рука, обхватила тонкую талию юноши слишком сильно и отпускать не собиралась. – Признайся, что это шутка, и я ничего тебе не сделаю. – Зашипел Судзуки. Ему нужен был ответ. Немедленно.
- Это не шутка! Отпусти! – Таканори со всей силы колотил его в грудь, пытаясь отодвинуть от себя, запястье, которое так яростно сжимал блондин, болезненно ныло, предвещая завтрашние отпечатки от пальцев на бледной коже. Акира отступил. – Мы уже не маленькие дети, Аки. И я хочу это прекратить.
Брюнет сделал несколько слепых шагов назад, затем развернулся и побежал в противоположную сторону от направления, по которому они изначально шли. Мацумото боялся, что, также легко, как он выпустил его из своих тисков, Судзуки мог нагнать его снова. Парень отбежал на достаточное расстояние и замедлил темп. Таканори готовился к этому «побегу» около месяца, точнее, он решался на него все это время. Юноша боялся, что блондин просто изобьет его, когда услышит о том, что Мацумото хочет все закончить. Но для брюнета важно было положить этому конец. Он больше не мог уделять все свое внимание своему избалованному господину. Он вырос из этих игр. Полтора месяца назад ему пришлось быстро повзрослеть и принять на себя обязанности главы семьи. Его отец слег в больницу, и Таканори пришлось искать себе работу. Хотя, он её не искал: в гостинице, где работал Мацумото-сан, все хорошо знали брюнета, поэтому он пошел туда убирать номера. Мать подростка, хоть и работала, но зарабатывала мало, а помимо Таки в семье было ещё два ребенка: младшие сестренки-близняшки Кумико и Кимико. Брюнет чувствовал, что обязан позаботиться о них, тем более что они только что пошли в школу. Отец всегда учил юношу, что в жизни всегда приходится чем-то жертвовать, и Мацумото пошел на эту жертву: ради блага семьи, он отказался от их связи с Акирой. Он не жалел об этом. Ну разве что совсем чуть-чуть.

@темы: Закончен, Драббл, Рейта/Руки (Руки/Рейта), G

---

Осенний синдром

[illusion of feather]

Название: Осенний синдром.
Автор: Laas.
Бета: Malice.
Фэндом: The GazettE, Nightmare.
Пейринг: Ruka/Kai.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш, Ангст, Crossover.
Размер: Мини, 3 страницы.
Статус: Закончен.
Саммари: Продолжение "А ты и не заметишь".
Публикация на других ресурсах: С разрешения автора. (Разрешение получено).
Дисклеймер: Не мои.
От автора:
Кто увлекается просмотром дорам, узнает в этом фике момент из Hana Yori Dango.
Меня последнее время непозволительно часто утягивает в депрессивные сюжеты…
Пока без этого не получается. Впрочем, именно для Яны мне хотелось написать что-то такое.
Это можно считать продолжением "А ты и не заметишь"...
Фик переписывался трижды, каждый раз кардинально меняя сюжеты. Видимо, мне по какой-то причине не дается этот пейринг…
Хотя и не вижу в нем ничего плохого. Не совсем довольна результатом, но переписывать еще раз уже себя не заставлю.

***
Осень в этом году долго не хотела посещать цветущую Японию, все медлила и тянула время. И теперь так странно видеть пожухлую листву на одной из улиц Сибуи, гонимую резкими порывами ветра. Непозволительная блажь – увидеть подобный мусор в столице. Просто время два часа ночи и пока рано заниматься уборкой территории.
Ветер вволю резвится с бледно-коричневыми листьями, стирая их в порошок о наждак асфальта, рассыпая по твердым поверхностям, сминая вчерашней газетой, брошенной кем-то из прохожих. Тихо шелестят почти голые ветви, склоняясь под властью стихии. Где-то вдалеке, где раскинулся широкий перекресток, слышно легкое урчание двигателей редких машин. Да эхо криков вечно не спящей молодежи разносится в лабиринте уличных тиснений. В остальном же, спящий город, безмолвно сверкающий люминисцентом миллионов лампочек витрин, баннеров, рекламных щитов, ожидает пришествия нового трудового дня.
Совсем юная девушка, прижимая к себе ядовито-розовую сумку, быстро идет через широкий проспект, нервно оглядываясь и не выпуская из рук мобильный телефон. Ветер игриво треплет длинные волосы, которые просто не успели собрать в хвост. Тихий шум шагов тонет в общей массе шорохов и шепота природы. До дома осталось совсем чуть-чуть. Надо было уходить с вечеринки раньше, чтобы сейчас не шарахаться от каждого тихого звука. В наушниках, болтающихся на шее, слышна привычная музыка – последний сингл любимой группы. Так и представляются перед глазами лица участников. Девушка улыбнулась, взглянув вперед, и неожиданно остановилась.
Перед ней, буквально в пяти метрах, стоял мужчина, опершись о витую спинку скамейки. Длинные пальцы сжимали шершавое дерево, а взгляд был устремлен на огромный баннер, растянутый на стене. Девушка растеряно посмотрела на изображение на стенде: японская рок-группа. И тут она вздрогнула, неожиданно поняв, кто перед ней стоит, абсолютно ее не замечая. Мелодия, льющаяся из наушников, стала болезненно приятной, вызвав волну мурашек по всему телу. Как-то странно, но ударные партии стали слышны очень четко, будто отделились от основной мелодии. А всего в пяти метрах от нее стоял человек, неоднократно исполнявший эти соло.
Девушка сделала два робких шага вперед и замерла, в нерешительности глядя на высокую фигуру. Ее присутствие до сих пор не было замечено. Ударник все также небрежно опирался о скамейку, безотрывно глядя на баннер, кое-где треплемый все тем же шаловливым ветром. На его лице сложно было прочесть какие-либо эмоции, казалось, он был абсолютно равнодушен. Впрочем, эта особенность присутствовала в нем всегда. На лицо то и дело падали тонированные пряди, но мужчина не делал никаких попыток их убрать. Он вообще не шевелился, даже, казалось, не моргал.
Неожиданно невольная свидетельница поняла, что он не смотрит на всю группу, а только на одного его участника. Она вновь перевела взгляд на баннер. Все как обычно, девушка сама неоднократно видела эту фотосессию: мягкие округлые черты лица, возможно, слишком женственные; небольшие припухлые губы с красивым изгибом; непозволительно плоский профиль; невозможно черные глаза, смотрящие куда-то вдаль. Почему этого человека так заинтересовал именно он? Прежде чем понять, что делает, девушка уже подошла к высокой фигуре:
— Аноо, извините… — робко произнесла она, боясь взглянуть на кумира из-под длинной челки. – Рука-сан?
Хоть девушка и была уверена, что это ударник группы Nightmare, но все же, вежливее сначала уточнить. Мужчина медленно, будто нехотя, оторвал взгляд от плаката, равнодушно взглянув на нарушительницу его спокойствия. И что дальше? Взволнованная поклонница, впервые находящаяся так близко к объекту своих мечтаний, растерялась, широко распахнутыми глазами смотря на кумира. Спохватившись, нервно опустила голову, сжав тонкими пальцами лаковую сумку.
— Вы… — не имея не малейшего понятия, что собирается говорить дальше, сконфуженно замолчала, зажмурившись, будто ожидая удара. Узкие плечи вздрогнули от порыва ветра. Тонкая куртка нисколько не спасала от пронизывающего холода.
Рука равнодушно смотрел на нее еще какое-то время, а потом снова взглянул на баннер. Нужно было уходить, неприлично стоять возле человека, но девушка не могла заставить себя сделать хотя бы шаг. Сердце отчаянно билось, затапливая разум горячими потоками паники, а щеки красным оттенком смущения. Обреченно взглянув на изображение группы, в поисках хоть какой-то подсказки к дальнейшим действиям, лишь сильнее сжала сумку. Обидно было уходить, даже автограф не попросив. В недрах сумочки как раз лежал любимый ежедневник.
Уже решившись попросить о такой мелочи, она была прервана неожиданным вопросом:
— Какая разница между Японией и Германией? – Рука не смотрел на девушку, продолжая изучать округлые черты лица.
— Что?
— Какая разница во времени? – уточнил ударник.
Девушка растерянно моргнула, подумав, что над ней насмехаются. Но Рука выглядел привычно спокойным.
— Аноо… Я не знаю, — как всегда, в самый ответственный момент, нужного ответа в голову не приходило. – Извините…
Драммер тут же потерял к ней интерес. Неприятное разочарование разлилось в душе. Она не смогла помочь своему кумиру. И зачем ему вообще эта разница во времени? Вроде Найтомеа не собираются в ближайшее время за рубеж.
— Вы любите Газетто? – неожиданно выпалила фанатка, покраснев до корней волос.
Рука вновь оторвался от созерцания баннера, взглянув на смущенное создание, пытающееся спрятать лицо за ядовито-розовой сумкой.
— Этто… Вы так внимательно смотрите на их изображение, — короткий кивок в сторону плаката.
Карино медленно проследил за ее взглядом, снова скользнув по агатовым глазам. Замерев, он будто утонул в них. Девушка не торопила с ответом, вглядываясь в знакомые черты лица кумира. Наконец, Рука едва заметно кивнул, тихо шмыгнув носом и зябко поведя плечами, скрытыми под тканью пуховика.
— А… У них недавно альбом вышел. Вы… Слышали? – девушка сделала шаг назад, удивляясь собственной наглости.
Ударник снова обошелся лишь сдержанным кивком, спрятав руки в карманы. Поняв, что диалога не получится — Рука привычно сдержан и молчалив — грустно вздохнув, она робко вытащила блокнот, открыв на чистой странице:
— Извините… Я могу… Вы не могли бы расписаться…
Девушка терпеливо ждала, пока Рука медленно повернулся к ней, скользнув взглядом по белоснежным страницам. Еще какое-то время он будто осознавал, что от него требовалось, после чего утвердительно кивнул. Взяв из дрожащей ладошки ручку, размашисто расписался.
— Спасибо, — фанатка поклонилась, отойдя еще на пару шагов и поспешно пряча драгоценный ежедневник в свою сумку, из которой едва не вывалился ворох бумажек. – До свидания.
Привычный кивок был ей ответом. Девушка, споткнувшись на ровном месте, быстро пошла прочь, старательно убирая длинные пряди за ухо. Едва завернув за угол, сразу же налетела на сидящего у стены человека. Не удержавшись, упала на асфальт, нелепо выставив руки.
— С вами все в порядке? – раздался над головой мягкий голос. Чьи-то сильные руки уверено подняли девушку с земли, поставив на трясущиеся ноги.
— Д-да… Извините, — так и не взглянув на мужчину, она склонилась в поклоне.
— Это вы меня извините, — казалось, что человек улыбался.
Подняв голову, девушка едва удержала вскрик, зажав рот ладонью. Во все глаза она смотрела на своего случайного собеседника и виновника разбитого колена. Меньше минуты назад она бегло оглядывала его изображение на огромном баннере, а вместе с ней его изучал ударник Найтомеа. Все то же самое, только нет макияжа и улыбка до ужаса неестественная, будто натянутая против воли.
Вырвавшись из цепкой хватки ударника Газетто, девушка отшатнулась, а потом почему-то бросилась прочь от него, стараясь не оглядываться. Очень странная ночь выдалась. Встретить столь поздно сначала одного кумира, разглядывающего баннер другой группы, а потом другого, находящегося в паре метров от первого.
Уже скрывшись за поворотом, девушка позволила себе сбавить скорость, ведь уже виднелся подъезд ее дома. Быстро поднявшись, она тихо проскользнула в свою комнату, дабы не потревожить сон родителей. Что-то подтолкнуло ее сразу же выглянуть из окна, из которого открывался вид на эту самую площадь и угол. Ничего не изменилось: Рука все так же всматривался в изображение Газетто, тогда как Каи, снова прислонившись спиной к стене, курил, глядя в ночное небо. И столько отчаяния было в его позе. Отсюда было не видно, но создавалось впечатление, что рука, сжимающая сигарету, нервно подрагивает.
Неожиданно Рука медленно оттолкнулся от скамейки и, в последний раз глянув на баннер, пошел прочь, в противоположную сторону от того места, где сидел Каи.
Еще немного посмотрев на скрюченную, будто сжавшуюся, фигуру ударника Газетто, девушка закрыла окно. Взгляд случайно зацепился за многочисленные цветные листки, коими была увешана часть стены напротив.
«Какая разница между Японией и Германией… Во времени?» — вопрос всплыл в памяти сам собой. Глаза замерли на надписи на стене «Декабрь. Германия.»
Внезапная догадка вызвала рваный выдох и желание ощутить под ногами более твердую поверхность. Стало неожиданно понятно, почему его волновала разница во времени. И ведь ответ вот он, на поверхности. И теперь ясно, что делал Каи, сидя в темном углу и безвольно наблюдая за мужчиной. Как она не догадалась раньше? Ведь буквально сегодня решила с подругой завтра ехать в аэропорт, провожать Газетто на концерты в Германию.


20 марта 2011г.

@темы: Кроссовер, Закончен, Кай, Мини, PG-13

---

А ты и не заметишь

[illusion of feather]

Название: А ты и не заметишь.
Автор: Laas
Бета: Malice.
Фэндом: The GazettE, Nightmare.
Пейринг: Ruka/Kai.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш, Ангст, Crossover.
Размер: Мини, 2 страницы.
Статус: Закончен.
Дисклеймер: Не мои.
Саммари: "И Карино отпустил. Развернулся и ушел. Старался не думать о том, что будет, когда Ютака вернется. Интересно, заметит ли вообще его отсутствие?"
Публикация на других ресурсах: С разрешения автора.(Разрешение получено).

***
Карино тихонько прикрывает за собой входную дверь, на мгновение задерживая теплую ладонь на металлической ручке. И так сложно отпустить, оттолкнуться и сделать шаг вперед. Ведь это значит перечеркнуть так много, практически целую жизнь, наполненную смехом, его улыбками, взглядами и прикосновениями. А себе оставить лишь горстку воспоминаний, пародию на возможность.
А ведь еще можно остановиться, проглотить горечь обиды, в очередной раз собраться с силами. Быстро вернуться в дом, раскидать вещи по полкам, чтобы он не заметил, заказать ужин и усесться у телевизора со скучающим выражением лица. И все будет как прежде. Вновь его объятия, улыбки, теплота тела и отзывчивость.
Только горькая усмешка подобным мыслям в ответ. Иллюзия слишком красива и привлекательна, чтобы вновь поверить в нее. Сколько можно жить самообманом и воспоминаниями? Полноте, нет больше общего счастья. Есть только его взлеты, усталые глаза по вечерам и вымученная улыбка. А ты и на это права не имеешь. Иначе останешься скотиной бездушной, не понимающей, как же ему сейчас тяжело. И хотелось бы все высказать, да не хочется тратить время на разговор с пустотой. Нет его. В твоей жизни больше нет. Пора начать забывать. Вот прям сейчас, стоя на пороге некогда вашей общей квартиры, взять и забыть. Ну же!
И Карино отпустил. Развернулся и ушел. Старался не думать о том, что будет, когда Ютака вернется. Интересно, заметит ли вообще его отсутствие? Как давно он стал просто мебелью в квартире, приятным приложением, согревающим по ночам в общей кровати? Думать об этом болезненно. Мужчина уверенно жмет в лифте на светящуюся цифру один, стирая свою неуверенность скрипом сошедшихся дверей кабинки.
И не хочется вспоминать о том, что когда-то было просто по-человечески хорошо. Начинающие музыканты, молодые, полные сил и амбиций… Полные любви и страсти. А теперь уже и не вспомнить, что такое страсть, каково это, чувствовать себя любимым. И хочется вскинуться, выдать какой-нибудь совсем недавний отрывок из прошлого о совместном счастье, но тут же приходится закусывать губу от обиды, потому что ничего совместного не осталось давно… Только квартира.
Лифт распахивает свои дверцы, выпуская некогда постоянного клиента в последний раз. И тренькнул он, кажется, непривычно жалобно, будто просил остаться. Ведь привык же. Только бы никого не встретить. Слишком тяжело сейчас что-то говорить, даже просто приветливо улыбнуться. Одногруппники уже давно привыкли к суровому, неразговорчивому и равнодушному ко всему ударнику, умело прячущему свою душу под коротким именем «Рука».
День издевательски солнечный, теплый и сливочно мягкий. Хотелось бы выбежать на улицу, радостно разгоняя птиц на площади неподалеку, брызгаться светящимися ручейками фонтана, а потом поедать мороженое на лавочке в ближайшем парке. Только с кем? Ты теперь лишь тень в его жизни, под стать, такая же мрачная и черная. Прилип к подошве и вроде даже не мешаешься, только следуешь по пятам, как верная собачонка. Следовал.
И ведь что-то случилось, где-то надломилось. Терпение, наверное. Черт его знает. Жил в иллюзии совершенства, строил замки из алмазного песка, наблюдал за мечтой с детским восторгом. А потом неожиданно рухнул тяжелый занавес. Вот, кто его просил? И стало неожиданно страшно оглянуться назад и увидеть правду. Истину, которую так долго не видел, а она все это время смеялась над тобой. Но еще страшнее оказалось заглянуть вперед. Ведь что там, в будущем, рядом с ним? Пустота. Сгусток возле него. Будто действительно тень.
Неожиданно больно стало просыпаться одному в пустой холодной постели. До колкости в пальцах хотелось ощутить бархат его кожи, дотронуться до улыбки, чтобы увериться, что это не миф, не выдуманная тобой очередная фантазия. Что Ютака действительно рядом. Он твой… Твой…. Твой? Не стоит больше верить этой сладкой лести.
Карино медленно брел через парк. Пока еще не знал куда. Наверное, к Йоми, с ним проще всего, он не задает лишних вопросов. И разгребая носками обуви листву, на автомате прокручивает в голове бытовые вопросы о выключенных утюге и плите, закрытой на балкон двери. Это тоже привычка. Привычка… Слово теперь ненавистно. Оно будто прилипло к коже комьями зловонной грязи. Сколько месяцев он старательно облеплял ей свое тело?
На выходе из парка в голову Карино, стоящему под резной кованой аркой, неожиданно приходит мысль, отдающаяся тупой болью в груди, что это самое обидное. Ведь, действительно, было бы проще, если бы Юке изменил. И тогда можно смело кричать в пустоту его души, истерить и бить посуду. И пусть ты смешон в этот момент, но все оправданно. Изменил же! А так… Получается, что он все еще верен. Просто появились вещи важнее. И действительно, что может быть важнее музыки, группы. Времени больше ни на что не хватает… Даже на любовь.
Выкуривая последнюю сигарету из измятой пачки, Карино без особого интереса оглядывает дом вокалиста их группы, выискивая нужное окно, и мучается вопросом о том, как же теперь жить дальше. Ведь так сложно отступить самому.
Телефон оттягивает карман толстовки мертвенным грузом. Нет звонков, нет сообщений на мейл, нет интереса. Ютака еще не вернулся домой просто. А когда вернется… Ничего не изменится. Заметит отсутствие Сатору. Хорошо, если на вторые сутки, подумает, что уехал к родителям, друзьям, сестре. Но не станет звонить. Ему некогда. Он устает. Так пройдет неделя, мысль о отсутствии любовника будет периодически появляться, но так же плавно исчезать. А через месяц укоренится, усвоится. Значит, так надо. А через полгода забудется. Сотрется из памяти несколько лет иной жизни. К тому времени Карино поменяет номер, потому что этот узнают фанаты, и они потеряют друг друга.
И встретятся через пару лет на фестивале, столкнутся лоб в лоб. И только тогда, человек, отзывающийся теперь только на имя Каи, вспомнит, наконец-то, удивится, опечалится, задумается, а позже поймет, почему же однажды стало так пусто на душе и в квартире, почему же стало холоднее по ночам, даже в самую жаркую августовскую ночь. А тот, кто отзывается только на имя Рука, грустно улыбнется, скрывшись за завесой отрешенности. Все теперь по другому, нет места печали и сожалению. Он теперь такой же: популярный, стремящийся и желанный. В чужих руках, в чужом сердце, в чужой любви. Не с тобой, Ютака.
Они разойдутся, обменявшись короткими приветственными фразами, потому что говорить что-то большее уже бесполезно. Потому что общего у них давно ничего не осталось.


Июнь 2011г.

@темы: Кроссовер, Закончен, Кай, Мини, PG-13

---

Egnirys Cimredopyh An Injection

[illusion of feather]

Название: Egnirys Cimredopyh An Injection
Автор: Laas
Бета: Malice
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Аой/Уруха
Жанр: Слэш, Агнст.
Размер: Мини.
Статус: Закончен.
Саммари: У каждого свое персональное сумасшествие.
Дисклеймер: Не мои.
Публикация на других ресурсах: С разрешения. (Разрешение получено).
От автора: Идея пришла при первом просмотре клипа Pledge.
Плейлист: The Gazette — Pledge.

Напольное зеркало в старинной бронзовой оправе, вьющей замысловатые литые узоры вокруг серебристой поверхности, отражающей обрывки ветхого интерьера, оплетенного вековой паутиной. Деревянная мебель, пропитанная затхлыми парами старости и сырости, кое-как прикрытая пожелтевшими полотнами, уже который год собирающими на себя пыль. Прямой лунный луч, пробивающийся в небольшое отверстие в крыше, отражается слепящим всполохом, заставляя изредка щуриться.

Длинные пальцы касаются рельефных бронзовых завитков, ощущая жгучий холод. Мужчина с видом знатока изучает литье, хотя в этом мало что понимает. Его просто завораживает этот хищный блеск… И он отчаянно не хочет смотреть на свое отражение. Он не увидит там свою невысокую фигуру в просторных, многослойных темных одеждах, не заметит удлиненных черных прядей, чуть вытянутого лица с резким рельефом губ, носа и лба. Он вообще не увидит там себя – Широяму Юу. Нет, дело не в сумасшествии, всему виной одержимость. Одержимость им!

Последний раз вздохнув, как перед прыжком в воду, Юу заглянул в серебристую гладь. Тело сотрясла привычная дрожь, выдающая слабость. Он. Вытянутая фигура, все изящество которой подчеркивает дизайнерская одежда. Чуть удлиненное округлое лицо в обрамлении песочных волос, с нарочитой небрежностью падающих на лоб и стекающих до подбородка. Капризная линия припухлых губ, тонкий нос и блестящие глаза под изящным изгибом высветленных бровей. Возможно, не совершенство, но для Юу это идеал, предел его мечтаний, наваждение, проклятие… Или просто Такашима Кою.

Черные, как безлунная ночь, глаза скользят по знакомым изгибам, жадно исследуя, узнавая, лаская. Отражение уперто не двигается, безразлично смотря на просящий взгляд. Во взоре напротив так много холода и отчужденности. Это не его Кою – всего лишь нарисованный воображением образ. Но Юу верит в него. Вглядываясь в мертвые черты лица, отчаянно желает увидеть улыбку на губах, мягкий отблеск радости в глазах, едва заметные морщинки в уголках. Он жаждет увидеть не маску, а живого человека!

Сердце болезненно замирает, а пальцы судорожно царапают прохладную поверхность там, где отражаются песочные пряди. На уровне инстинктов, щемящим порывом, хочется сжать жесткие волосы в кулак и потянуть на себя, повелевая, управляя, заставляя. Чтобы ощутить такое нужное сопротивление, почувствовать чужую волю.

Но не будет такого! Потому что Юу слабак. Он настолько уверен в святости этого убеждения, что лишь с мазохистским наслаждением ограждает себя подобной убежденностью, окутывая свое тело все новым слоем колючей проволоки. Оказывается проще медленно сходить с ума, видя это отражение в каждой глянцевой поверхности, чем попытаться подступиться к этой внешней стене безразличия. Ведь Кою тоже человек. А к каждому человеку можно найти свой подход. Но страх быть отвергнутым своим собственным наваждением сильно бьет по нервам, заставляя плотно сжимать зубы и терпеть, лелея собственную нерешительность.

Сделав несколько неуверенных шагов назад, мужчина наткнулся на холодную спинку стула, почему-то не застеленного желтоватым полотном. Сильные пальцы сжали металлическую спинку, разжались, чтобы снова сойтись с большей силой. Он не отводил глаз от своего наваждения, впитывающего отражение лунного луча, поглощающего, казалось, все вокруг. Бесстыдно крадущего чужую душу с абсолютно отстраненным лицом-маской.

Это так больно – чувствовать, как из тебя высасывает жизнь твое собственное воображение, идея фикс. Будто наблюдаешь за собой со стороны. Что он здесь вообще делает? Как попал в этот заброшенный дом?! Во что он превращается? Во что его превращает он, Кою – в жалкую безвольную куклу.

Неожиданная волна ярости захлестнула с головой, заставив подавиться воздухом. В глазах потемнело, образ подернулся темной пеленой. Руки, все еще сжимающие металлическую спинку стула, рванули его через голову, со всей силы обрушив на старинное зеркало. Тишину комнаты разорвал дрожащий звон бьющегося стекла. В воздух взметнулись острые грани собственного безумия, хищно сверкая в застывшем лунном свете. Вгрызаясь в мутное сознание, облако блестящей пыли на несколько застывших мгновений окружило фигуру, а потом осыпалось вместе с неконтролируемым приступом сумасшествия.

Юу, тяжело дыша, откинул растрепавшиеся волосы с лица и взглянул в зеркало. Паника затопила его ослабленное сознание, когда он увидел вместо блаженной глади серебристого озера, хранящей лик любимого, лишь неровные острые куски по краю. Сердце зашлось жалостными всхлипами, а с губ сорвался дикий вопль. Фигура в черном безвольно упала на колени, потянувшись ладонью к одному из краев. В голубовато-серой комнате яростно вспыхнули алые капли.

Мужчина подполз ближе, отчаянно заглядывая в оставшиеся крохи собственной мечты, в надежде увидеть там отражение ненавистной и столь любимой бездушной куклы, но видел лишь свое испуганно-обреченное лицо, забрызганное каплями крови, потому что ладонь все еще сжимала неровные острые края. Он желал вернуть свою боль, свои душевные терзания в лице этого бездушного создания, придуманного его нездоровым воображением.
— Верниииись, — прорыдал Юу, размазывая окровавленной ладонью по лицу соленые слезы. Некрасиво изогнув губы, жмуря глаза и царапая короткими ногтями пыльный пол, он катался по нему, хриплым голосом зовя свою мечту. Жалкий вид отчаявшегося человека, самостоятельно разбившего свое возможное счастье.

***
Уруха плавно оттолкнулся, отходя от зеркала. По инерции поправляя залакированные пряди волос, он бездумно наматывал светлый шнурок своего костюма на палец и смотрел прямо перед собой. Весь день был каким-то странным. Этот непонятный сон… Аой на грязном полу…
Блондин тряхнул головой, от чего его немного пошатнуло. Не стоило пить перед фотосессией. Если Каи поймет, то гитарист выслушает в свой адрес немало «приятного».

— Уру-тян, — в гримерку ворвался Аой, выпутывая ладонь из своего костюма. – Твоя очередь.
Лид-гитарист кивнул, направляясь к выходу.
— Фотограф сегодня нервный, — предупредил уже в спину ему Аой.

Уруха усмехнулся и снова кивнул, открывая дверь. В последнюю секунду что-то заставило его обернуться. Аой стоял возле огромного напольного зеркала и заворожено смотрел в него, зачем-то касаясь кончиками пальцев прохладной глади. Лицо его было каким-то умиротворенным, будто светящимся изнутри, а губы растянулись в нежной улыбке.

Дежа вю? Гитарист зажмурился, а потом снова посмотрел на своего согруппника.

— Аой, — тихо позвал он, поняв, что ему не почудилось. – Аой!
Мужчина вздрогнул, поспешно одернув ладонь от зеркала. Он выглядел каким-то смущенным и старался не смотреть на друга.
— Все нормально? – Уруха нахмурился, отчего между красивых бровей залегла складка.
— Д-да, конечно, — Аой поспешил отрывисто кивнуть.
Блондин еще какое-то время с недоверием смотрел на него, но потом улыбнулся и сам себе кивнул.
— Уру, — неожиданно даже для себя выкрикнул брюнет, когда его друг уже почти скрылся за дверью.
Уруха вернулся, вопросительно взглянув на согруппника.
— Давай… Сходим с тобой куда-нибудь? — эта фраза далась так отчаянно тяжело, что теперь тряслись руки, и Аой поспешно сцепил их за спиной.
— Да, конечно, — Уруха кивнул снова улыбнувшись.
— Кою, ты не понял, — гитарист замялся, отводя взгляд. – Я тебя на свидание приглашаю.
Гримерку наполнил легкий смех. Он не оскорблял, а будто ласкал растерявшегося мужчину.
— Я понял, Юу, и я согласен, — чуть ли не по слогам проговорил Уруха и скрылся из комнаты.

@темы: Закончен, Аой/Уруха (Уруха/Аой), Мини, PG-13

---

Твои крылья

[illusion of feather]

Название: Твои крылья.
Автор: Laas
Бета: J.Vortex.
Фэндом: The GazettE, Dir en Grey.
Пейринг: Kai/Toshiya
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш, Романтика, Crossover.
Размер: Мини, 4 страницы.
Статус: Закончен.
Дисклеймер: Не мои.
Саммари:"А каждую трещинку на стеклянном покрове залечит эта немного безумная улыбка на его губах. Пока ты любишь его больше собственной жизни, она и не даст слабины."
Публикация на других ресурсах: С разрешения. (Разрешение получено.)

***
Не обращая внимания на темноту перед глазами, на колющий бок, от боли в котором сбивалось и без того рваное дыхание, не сбавляя скорости, не давая даже мысли о передышке, на износ, только вперед...бежать. Не обращая внимания на удивленные взгляды и возмущение сбитых прохожих. Врезаясь плечами в острые кирпичные углы стен на каждом резком повороте. Упав несколько раз на мокром, скользком, грязном асфальте. Чувствуя, как мокрые пряди липнут к пылающему лицу, а ветер рвет одежду в клочья. Заставляя себя считать, чтобы не сойти с ума от паники: три шага — вдох, три шага — выдох. Бороться с этим нарастающим беспокойством, подкатывающим вплотную и захлестывающим за край возможного. Умолять, все равно кого, но лишь бы услышал и помог...спас. Сбиваться с темпа бега, захлебываться окутывающей сознание истерикой, но продолжать бежать и начинать считать вновь: три шага — вдох, три шага — выдох. Не обращать внимание на зуд счесанных ладоней и сбитых коленей, на искусанную губу.
Кто-то попытался остановить, что-то похабное крича над головой. Бесполезно. Только оглушающий грохот крови в ушах. Вывернуться, оттолкнуть, что-то бормоча на грани сумасшествия о том, что обязан успеть...спасти. Моргая все чаще, чувствуя, как темный занавес все стремительнее тянется вниз, заволакивая сознание, и видеть лишь расплывчатые тени вместо фигур, машин, домов. И только неяркий огонек, как свет в конце тоннеля, мелькает где-то там, впереди. Он. Твоя жизнь. Чувствуешь его существование в каждом биении собственного сердца, задыхаешься его воздухом...и бежишь. Только вперед. Ощущаешь его присутствие в этом городе. Влюбленная душа тянет за руку туда, где должен быть он. Только бы успеть.
По скользкой мостовой, перепрыгнув через проезжающую машину — ладонь едва не соскользнула с горячего мокрого капота — но не упал, выпрямился и побежал дальше. Тяжелые шаги гулко отдаются по безлюдной мостовой, дыхание, хрипло вырывающееся изо рта, рвет легкие, которые, кажется, уже горят...на износ. Прорезая ночную мглу своим пылающим телом, врываясь во все более густую тьму, отдаваясь ей на растерзание. Уже не чувствуя ног и буквально заставляя себя делать каждый следующий шаг. Знаешь, что осталось совсем недолго. Неважно, что сам можешь не пережить этой гонки, главное — спасти его. От чего?
Еще один мост. Бесконечно длинный и устрашающий в темноте. Он здесь. Метр за метром вперед. Сколько уже пробежал? Неважно. Видишь его. Там, за гранью жизни, за перилами, на скользком узком металлическом парапете.
— Тоши! — кричишь издалека. Голос груб, сорван и страшно хрипит.
Он оборачивается, не узнав его, и неожиданно улыбается, заметив тебя. Ветер треплет его короткие волосы, просторную одежду, смело пробегается по нежной улыбке, путается в длинных ресницах. Тормозишь, грузно врезавшись в перила грудью, которая тяжело и часто вздымается, наполняясь воздухом. Всего трясет от долгого бега, от неимоверного страха из-за неизвестности. Все внутри разрываеют когти испуга, разметывая ошметки по организму. Дрожащая ладонь ложится на ледяные перила, пытаясь найти опору, но предательски подгибается. Сил нет — они ушли на эту погоню за собственным сердцем.
В изнеможении тянешь руку к нему, хватая длинными пальцами густой воздух, наполненный твоим страхом.
— Тошимаса, — хрипишь, шумно втягивая воздух через открытый рот. Ноги больше не держат, и буквально виснешь на мокрых перилах, цепляясь слабыми руками.
А он снова улыбается...как-то загадочно и непонятно. Смотрит на тебя хитро и нежно одновременно, откидывая мешающую прядь с лица.
— Ты умеешь летать, Каи? — неожиданно спрашивает он, с интересом вглядываясь в твои расширившиеся от ужаса черничные глаза.
— Что? — срывается с обветренных губ.
— Почему мы считаем, что не умеем летать? — все тем же непринужденным тоном спрашивает он. — Я умею... — легкий шепот смешивается с дуновением ветра, разносясь как заклинание над просторами Токио и утопая в бушующей реке под ногами, совсем близко, какая-то сотня метров.
— Тоши, нет, — лепечешь, не в силах навести порядок в панически мечущемся сознании.
— Ты когда-нибудь испытывал это ощущение...полета? Когда раскрываются большие крылья за спиной? Ветер бьет в лицо, а сердце наполняется непередаваемым чувством, — он все улыбался, рассуждая о столь странных вещах. — Я хочу. Давай попробуем.
— Тоши, нет! — отчаянный крик, но никто не услышит, и он тоже. В его голове очередная безумная идея. С каждым разом они становятся все страшнее и опаснее. И ты снова пытаешься переубедить, вытянуть сознание на свет, спасти. Но он не слушает, никогда не слушал. Ему не хватает в жизни адреналина. А твой адреналин — это он, его заскоки и сумасшедшие выдумки. Однажды кто-то из вас не выдержит. Все чаще подозреваешь, что это будешь именно ты.
— Я люблю тебя, Тошимаса, — как последний аргумент.
— Я знаю, поэтому у меня и есть крылья. Твои. А у тебя — мои. Давай вместе, — он протягивает к тебе широкую ладонь и смотрит с надеждой. Ему так важно, чтобы в каждом новом безумии ты тоже принимал участие.
— Тоши, даже если ты не разобьешься о воду, то тебя накроет мощным потоком. Только что прошли дожди! — рационален, как всегда. Ты чересчур много думаешь и анализируешь. Он же полагается на звучание голоса сердца, на тихую мелодию уверенности в голове. Вы слишком разные.
Снова эта загадочная улыбка. Так умеет улыбаться только он. Лучистая решимость в черных глазах. Ни капли сомнения. Шаг вперед. Он заставляет тело развернуться лицом к тебе. Еще шаг. Оступается. На лице нет испуга, лишь все та же улыбка. Разрезая воздух, начинает падать вниз. Тьма покорно расступается перед ним, позволяя совершить это безумие.
Сердце остановилось, разлетевшись кровавыми ошметками по груди. Дыхание сорвалось странным стоном, растворившись в холодном воздухе. Пальцы вцепились в железные перила до побелевших суставов. Хрупкий стеклянный мир пошел трещинками. Чистый звон бьющегося фарфора. Разлетевшиеся осколки собственной жизни, ударившие в лицо насмешливым порывом ветра. Время не просто застыло...его больше нет. Расширившимися зрачками и без того черничных глаз, видишь стройную фигуру, будто замершую в агатовом пространстве ночи.
И больше нет сомнений, потому что растаяла призрачной дымкой последняя надежда. Нечего теперь терять. Широкая ладонь сильнее упирается в надежный холод перил, до хруста пальцев, немеющих от напряжения. Откуда-то берутся силы. Заставляешь свое тело оторваться от земли, подпрыгнуть в воздух. Поджимаешь ноги, перепрыгивая через железную преграду. Смело шагаешь за черту дозволенного. Отпускаешь руку с металлического пульса собственной жизни. Впереди только пустота и ревущая река где-то в сотне метров. Уже не страшно. Есть только прозрачная мысль, даже не надежда, что жив. Только на секунду слух разрывает шорох перьев, разлетающихся от распахнувшихся крыльев. В уголках глаз мелькает мираж призрачного взмаха, мощным потоком разрезавшего ледяной воздух... Показалось. Снова чувствуешь только свое тело, охваченное волею воздушной стихии.
Он опередил тебя буквально на пару секунд. Видишь его идеальное тело, как оно красиво выгибается, не обращая внимания на законы физики, переворачивается, устремляясь головой вниз. Вытягиваются вперед сильные руки, защищая голову. Трепет ресниц, скрывающих прекрасные глаза, хлюпанье одежды, шорох коротких волос. Кончики пальцев касаются поверхности, уверенно разрезая водную гладь, которая покорно расходится, принимая в свое нутро тело, заглатывая его постепенно. Захлестывая рваными мелкими волнами. Он входит красиво, грациозно, завораживающе медленно скрываясь за толщей водной глади.
До тебя долетают брызги. Рокот встревоженной реки разрывает нежный слух. Ты не занимался плаванием, в отличие от него. Поэтому падаешь грузно, как мешок с песком, стремительно проваливаясь в ревущий поток. Мощь природной стихии сдавливает грудь, обхватывая удушающими объятиями. Одежда прилипает к телу, будто норовя прирасти к холодной коже. Ледяная волна накрывает с головой, и будто чья-то мстительная рука надавливает на макушку, заставляя погрузиться глубже, уходя все дальше ко дну. Неконтролируемый поток кидает беспомощное тело по просторам смертельной темноты, как безжизненную куклу, оставшуюся без кукловода. И на мгновение теряешься в этом бескрайнем море безнадежности. Отпускаешь волю на растерзание голодной стихии. Только перед глазами мелькает образ любимого лица, призрачного и мерцающего, как лик святого. Жизнь возвращается так же стремительно. Разрезая пальцами грязные потоки, рвешься вперед, где маячат пресловутые звезды. И река сдается, отпускает илистую руку с пульса твоей жизни, сама выталкивает на поверхность, бросая напоследок пригоршню брызг в бледное лицо.
Первый глоток воздуха разрывает легкие сладкой болью. Хватаешь через открытый рот все больше, будто про запас. Сердце, оказывается, еще способно биться, врезаясь в грудную клетку, сдавленную плотностью воды. Оглядываешься, ища его, но ничего, кроме бушующего потока и черноты ночи.
— Тоши, — захлебываешься пресной водой, дерущей горло. Кашляешь и снова зовешь, не обращая внимания на немеющие от холода ноги и руки.
Безудержный поток подхватывает одинокое тело, само относя в сторону берега. Но тебе не надо туда. Ведь где-то в пучине он, возможно, еще жив. Его можно спасти. Что-то горячее обжигает щеки, а из груди вырывается глухой всхлип.
— Тоши, — только жалкий шепот, который даже ты не слышишь уже, продолжая отчаянно бороться с потоком, лишь выбиваясь из сил, которых и так осталось мало, а он сильнее.
Спотыкаешься о большой булыжник, попавшийся под ногами. Берег неподалеку. И вдруг ты замечаешь темную фигуру совсем близко, навзничь лежащую на грязном берегу.
Захлебываясь в подкатывающей истерике, оскальзываясь на илистых камнях, падая в ледяную пучину, глотая пресную воду и вновь поднимаясь. На коленях подползаешь к телу, стараясь отдышаться от неравной схватки со стихией. Тебя уже не слушаются твои конечности, насмешливо подгибаясь и содрогаясь от каждого движения. Буквально падаешь на неподвижное тело, отчаянно сминая пальцами холодную кожу. Усилием воли переворачиваешь его на спину, с надеждой вглядываясь в бледное, светящееся в темноте, лицо. Трясущимися пальцами касаешься жилки на шее, молясь только о том, чтобы почувствовать пульс.
Да! Облегченно выдыхаешь, срываясь на рыдания. Жив. Еще жив.
Неожиданно тело конвульсивно содрогается, синие губы раскрываются. Тихий стон и кашель, вместе с водой. Наглотался. Переворачиваешь его на бок, пока остатки пресной реки не покинут внутренности. Прижимаешься лбом к его мокрому содрогающемуся плечу, не в силах остановить потоков слез. Ненавидишь себя за эту слабость, за то, что плачешь так каждый раз, обнимая его, прижимая к себе. Он — твоя ахиллесова пята. Ты всегда боишься за него больше, чем за себя. Готов за ним и в огонь, и в воду. Сколько было таких моментов в вашей совместной жизни? Это даже не жизнь, а натянутая струна, по которой проходятся его натренированные пальцы, заставляя дрожать и издавать замогильные звуки — набат вашей любви. Бесконечный танец со смертью на краю пропасти. Ему это нравится, только так он чувствует, что живет, а ты терзаешь свою стеклянную душу, каждый раз надеясь на ее прочность. Только трещин на хрупкой поверхности все больше. Однажды она не выдержит, сдастся под напором его сумасшествия.
А что будет потом? Либо ты оставишь его на растерзание собственной судьбы, ища тихого семейного счастья. Либо кинешься в этот омут вместе с ним. И сложно даже представить, какой из вариантов хуже.
Внезапно до твоего слуха доносится тихий смех, терзающий хрипящее горло. Удивленно открываешь глаза и поднимаешь голову. Он смеется: счастливо и легко.
— Ты видел? — срываясь на кашель, спрашивает он, садясь и преданно заглядывая в черничные глаза. Его лицо озорно светится, как у ребенка, дождавшегося Рождества.
— Что? — завороженный им, забываешь, что психика твоя вновь пошатнулась, и истерика до сих пор не отпустила.
— Крылья! Ты их видел? — кажется, что еще мгновение, и он весело захлопает в ладоши.
Ты видел, это был не мираж! Это его любовь. Смотришь на него немного растерянно, боясь признаться, произнести вслух. Вместо ответа подаешься вперед, в душевном порыве, целуя приоткрывшиеся губы, жадно втягивая аромат его кожи. Он смеется сквозь поцелуй. Ему легко. Жизнь продолжается до очередного сумасбродного заскока. И твоя жизнь продолжается дальше, вместе с биением его сердца. Хрупкая грань души не сломается, пока ты сам этого не захочешь. А каждую трещинку на стеклянном покрове залечит эта немного безумная улыбка на его губах. Пока ты любишь его больше собственной жизни, она и не даст слабины.

23 октября 2010 г.

@темы: Кроссовер, Закончен, Кай, Мини, PG-13

---

Наша общая тайна

[illusion of feather]

Название: Наша общая тайна.
Автор: Laas.
Бета: Malice.
Фэндом: The GazettE, Miyavi.
Пейринг: Miyavi/Kai
Рейтинг: PG-13
Жанры: Романтика.
Размер: Мини, 7 страниц.
Статус: Закончен.
Дисклеймер: Не мои.
Cаммари: Все тайное рано или поздно становится явным...
Публикация на других ресурсах: С разрешения. (Разрешение получено.)

***
Мияви вышел из машины, тихо хлопнув дверью. Скептически оглядев идеально чистый бок иномарки, блеснувший в тусклом свете луны, быстрым шагом направился к мерцающей искусственным светом, льющимся из многочисленных окон, высотке. Задрав голову, он с удовлетворением заметил приглушенный темными шторами, свет на восьмом этаже. Легко улыбнувшись и опустив пониже козырек кепки, Мияви заскочил в подъезд, коротко кивнув молодому консьержу, радостно приветствующему его в ответ. Ловко проскочив в закрывающийся лифт, мейджор поздоровался с соседкой, поудобнее перехватывая съезжающую с плеча гитару. Пожилая женщина недовольно оглядела броский вид мужчины, покрепче прижимая к груди любимую собачку.
Выйдя на восьмом этаже, Мияви перехватил пакет с продуктами другой рукой, доставая ключи от квартиры. В душе сразу потеплело, затрепыхав от предвкушения чего-то с одной стороны неожиданного, с другой — вполне привычного и любимого. Певец точно знал, что, а точнее кто, ждет его за этой дверью — самый дорогой сердцу человек.
Всунув ключ в замок Мияви постарался как можно тише провернуть его. Даже в подъезде были слышны приглушенные голоса, чей-то смех и звон бокалов. Грустно улыбнувшись, Ишихара бедром толкнул дверь, проскальзывая внутрь. Сердце забилось чаще, чуть подрагивая, как только чуткий слух уловил любимый голос, перекрывший все остальные:
— Ребята, а давайте выпьем! — Мияви ярко представил лицо того, кому принадлежал этот мягкий тембр: открытую улыбку, милые ямочки на щеках, сузившиеся агатовые глаза, с мелкими лучиками морщинок вокруг, мягкий овал лица с женственными штрихами.
Ему невозможно было отказать. Как в подтверждение, со всех углов просторной гостиной послышались одобрительные возгласы желающих выпить. Он просто отвлекал внимание остальных, чтобы никто не вздумал в этот момент выйти в коридор, потому что любимый почувствовал, что Мияви пришел домой. Они всегда ощущали присутствие друг друга, будто были связаны невидимыми нитями. Это чувство, когда сердце начинает биться быстрее, а дыхание перехватывает. Чувство, сравнимое с эйфорией. Оно было странным, необъяснимым, но необходимым обоим, как глоток свежего воздуха.
Скинув обувь и поставив гитару у гардероба, решив убрать ее на обратном пути, Мияви прошел на кухню, в надежде, что призыв к продолжению застолья слышали и поддержали все, и он не встретит никого в темных помещениях квартиры. Белоснежное помещение встретило его сверкающей чистотой, ароматами еды и пустотой. Сгрузив пакет с продуктами на стол, он стал поспешно его разгружать.
— Добрый вечер, Такамаса, — раздался за спиной вкрадчивый голос. Мияви испуганно дернулся, выронив из рук сметану. С глухим стуком пластиковая баночка упала на пол, разбрызгав содержимое по темному паркету и всем стоящим поблизости предметам. Сам мейджор успел отскочить, ловко запрыгнув на кухонную столешницу.
— Хорошая реакция, — оценил нарушитель спокойствия, виновато улыбаясь.
— Ксо, Руки, что ж ты так пугаешь?! — возмущенно зашипел Такамаса, оглядывая, что натворил.
— Извини, не знал, что ты такой пугливый, — вокалист Газетто смущенно пожал плечами.
Мияви обреченно выдохнул, чуть кивнув в знак того, что не обижается на друга.
— Ты присоединишься? — поинтересовался Руки, кивая в сторону гостиной, откуда доносились радостные вопли.
— Не сегодня. Я слишком устал.
Мацумото понимающе кивнул, а потом тихо добавил:
— Ты уж нас прости...
— Да, я все понимаю, — чуть улыбнулся Мияви, разглядывая в полутьме своего лучшего друга.
В коридоре послышался возглас:
— Я за сакэ!
Хлопнула дверь гостиной и по полу зашлепали чьи-то босые ноги. Мияви в предвкушении замер, посмотрев в темный коридор, но мало что там разглядел. Руки растянул губы в искренней улыбке.
— Я здесь лишний, — произнес вокалист и скрылся в коридоре, почти сразу столкнувшись с хозяином квартиры. Через пару мгновений в кухню влетел Каи, лучась неповторимой улыбкой, от которой у Мияви внутри что-то оборвалось и радостно ухнуло вниз. Заметив любимого, Юке двинулся к нему. Глаза его расширились то ли от испуга, то ли от удивления, когда босые ноги смело вступили в лужу сметаны, даже не заметив ее, и проехались по скользкому полу. Реакция Такамасы была мгновенной: быстро схватив сильную руку, он притянул Каи к себе, сжимая в объятиях и с наслаждением чувствуя бешеное биение сердца, гулко отдающееся в его собственной груди.
Каи развернулся в крепких объятиях мужчины, на его красивом лице вновь расцвела очаровательная улыбка, от которой перехватило дыхание. Мияви не мог вымолвить ни слова, зачаровано глядя в бархатные, почти черные, глаза любимого, сверкающие в лунном сиянии, как два ограненных агата. Он просто улыбался в ответ, утопая в волне нежности. Время плавно огибало их, нисколько не задевая, а они так и продолжали стоять, точнее Мияви все еще сидел, в любящих объятиях друг друга... Пока их не прервал громогласный бас Рейты, донесшийся из гостиной:
— Каи! Ты куда пропал со спиртным?
Ударник вздрогнул, непонимающе моргнув. Он уже успел провалиться в океан общей любви и забыть обо всем.
— Я пойду, — шепнул он в приоткрытые губы и на мгновение коснулся их своими. — Подождешь меня?
Мияви кивнул, даже не услышав, что именно сказал Юке, он лишь наслаждался тихим голосом. Каи, не прекращая маняще улыбаться, с сожалением выскользнул из теплых объятий.
— Иди, я уберу, — он кивнул на сметанную лужу.
Такамаса с трудом заставил себя убрать руки с гибкой талии и аккуратно спрыгнул на пол, стараясь не попасть в кисломолочную "ловушку". Перепрыгивая на чистые участки, он пробрался к выходу и уже привычным шагом двинулся по коридору, проходя мимо гостиной, наполненной шумом и весельем.
И так было всегда. Каи был слишком дружелюбным и отзывчивым, чтобы отказать друзьям, когда в очередной раз вставал вопрос, где собираться, а все бары и клубы осточертели. А у лидера Газетто просторная квартира, обставленная настолько уютно, что каждый чувствовал себя здесь, как дома. Каи прекрасно готовил и любил кулинарию, что служило лишним поводом для привлечения гостей. Он никогда не давал друзьям скучать, был в центре внимания, двери его дома были распахнуты всегда для желающих повеселиться или просто поговорить. У Каи была потрясающая особенность впитывать чужие эмоции — как положительные, так и отрицательные — при этом оставаясь чистым и открытым. Поэтому людей так и тянуло в его дом. Так сложилось очень давно и с появлением в жизни лидера Газетто Мияви ничего не изменилось. Нет, Юке был готов закрыть дверь перед всеми, ради возможности быть только вдвоем, но Такамаса попросил его этого не делать. Он всегда был другом для всех членов Газетто и сам неоднократно засиживался у Каи, ярко ощущая и с жадностью впитывая ту самую необъяснимую энергию дома ударника. Мияви слишком хорошо знал, чего именно лишит людей. Как бы не хотелось ему быть рядом с Каи постоянно, не деля его с шумными компаниями, он лишь молча улыбался каждый раз, скрываясь в недрах квартиры от посторонних глаз.
Это было их общим решением — не раскрывать отношений. Не потому что они боялись осуждения или непонимания, просто это был их личный хрупкий мир, сплетенный из прозрачных паутинок любви. Мир, в который они боялись впустить кого-то, опасаясь, что одно неверное движение может разрушить что-то важное в их, теперь уже общей, жизни.
Единственный человек, которому раскрыта святая тайна — Руки. Просто он оказался наблюдательнее всех, сразу заметив изменение в поведении друзей. Для остальных же Мияви — просто друг Каи, который тоже частенько заглядывает к нему с целью повеселиться.
Но иногда, как сегодня, он тихо пробирался в квартиру, незаметно проскальзывал в спальню и тихо дожидался, когда Юке, почувствовав его, постарается вырваться хотя бы на минуту ради любящего взгляда, ради крепких объятий, ради беглого поцелуя...
Вот и сейчас, Мияви добрался до их спальни и с наслаждением растянулся на кровати, уткнувшись носом в подушку Каи, судорожно втягивая аромат парфюма и запах тела, который хранил шелк постельного белья. Он знал, что не сможет заснуть, пока не ощутит рядом привычное тепло любимого тела, пока не пробежится пальцами по бархату кожи.
Гитаристу стали вспоминаться те времена, когда он, неожиданно для себя, начал понимать, что Каи для него больше, чем друг. С улыбкой вспомнились его собственные взгляды, брошенные украдкой, дрожь в теле от случайных прикосновений, безудержная радость при виде улыбки. Его сбивчивое признание и неподдельное удивление в бархатных глазах ударника. Каи тогда пытался вразумить своего друга, поддержать, делая этим только больнее. Мияви до сих пор не понимал, почему Юке тогда согласился на свидание, ведь признание повергло его в шок, определенно, не обрадовав. Но пошел на эту встречу, а потом и на все последующие, на которые так отчаянно звал его Мияви. А через три месяца, когда Токио утопал в проливных дождях, Каи сам появился на пороге дома Ишихары и, с грустными глазами, срывающимся голосом, признался, что тоже любит больше жизни. Их первый робкий поцелуй, безудержный секс и переезд Мияви в квартиру ударника. С тех пор прошел год. Год совместного счастья, наполненный улыбками, смехом и звонкими поцелуями.
Человек со стороны, услышавший историю их отношений, сказал бы, что все это бред, идеальной любви не бывает. Только вот им обоим плевать, что думает кто-то посторонний. Каи не умеет обижаться, никогда не повышает голос и не бьет истерично посуду. А Мияви не дает поводов для скандалов и ревности. Он с жадностью ловит каждое движение, слово, улыбку любимого и готов на все, лишь бы Каи был рядом. Им не нужны скандалы, чтобы придать остроту отношениям, не требуются обиды и слезы, дабы почувствовать вину, не нужны сопливые сообщения, если они далеко друг от друга, чтобы почувствовать, что любимый скучает.
Улыбнувшись своим мыслям, Мияви прислушался к тому, что происходило в квартире. Судя по тому, что голоса стали громче, гости перебрались в коридор, а значит, время уже за полночь и Каи мягко намекает на то, что завтра рано вставать на репетицию. Послышались громкие возгласы, особо выбивался бас Рейты и хрипловатый тембр Хизуми. Хлопнула входная дверь, сопровождаемая непонятным грохотом.
— Зеро, аккуратнее, — сквозь смех воскликнул Акира. Видимо, басист D'espairs Ray куда-то упал.
— Это же гитара Мияви! — заплетающимся голосом ответил тот.
Гитарист в спальне замер, мысленно дав себе подзатыльник за то, что так и не удосужился убрать свою акустику подальше от посторонних глаз. Но присутствие рядом Каи рассеивало все его мысли, не позволяя на чем-то сосредоточиться.
— Мияви не разбрасывается своими гитарами, — высказался Карю, пробежавшись тонкими пальцами по грифу.
Обладатель этой самой гитары тихо застонал, чувствуя, что их тайна находится на шаткой грани разоблачения. Но тут голос подал Руки:
— Карю, ты часто разбрасываешь своим нижним бельем?
Повисло молчание, в течение которого все недоумевали, к чему клонит вокалист Газетто.
— Аноо, нет, — медленно протянул гитарист.
— Тогда какого черта твои чулки валяются у меня в квартире уже месяц?! — наигранно возмущенно воскликнул Руки. — Мы с тобой даже не спали!
Последняя фраза вряд была ли кем-то расслышана, стены квартиры сотряслись от хохота мужчин, среди которого улавливался лепет Карю, пытавшегося оправдаться. Вопрос о гитаре был исчерпан и тут же забыт. Обувающиеся музыканты ударились в воспоминания о той пьянке, когда гитарист, проиграв спор, вынужден был исполнять стриптиз.
Наконец, все покинули квартиру, бурно благодаря хозяина и обещая на днях собраться вновь. Хлопнула входная дверь, и послышались одинокие шаги ударника. Он тихо вошел в спальню, расстегивая рубашку. Мияви повернулся на бок, заворожено наблюдая за легким мерцанием матовой кожи. Каи, заметив взгляд, ласково улыбнулся, стягивая узкие джинсы и аккуратно складывая их на кресло. Устало упав на кровать, он тут же прижался к теплому боку любимого и уткнулся носом ему в шею.
— Как прошла репетиция? — участливо поинтересовался он, обдавая кожу горячим дыханием с едва уловимым запахом спиртного.
— Как обычно, — ответил Мияви, чувствуя приятную дрожь в теле.
— Мог бы уснуть без меня, — сонно пробормотал Каи, обнимая гитариста за талию и прижимаясь сильнее.
— Ты же знаешь, что я не усну без тебя, — шепнул Такамаса, целуя рыжую макушку.
Молчание комнаты прерывалось лишь размеренным дыханием двух мужчин. Уже засыпая, Юке тихо вымолвил:
— Я люблю тебя, — и легко поцеловал в шею.
Мияви открыл глаза, проводя ладонью по широкой спине ударника:
— Я тебя тоже.
Через несколько минут они уже крепко спали, переплетаясь телами. Каи снился очень яркий и красочный сон, сопровождающимся легким шумом прибоя. Он брел по песчаному берегу, любуясь разгорающимся рассветом. Где-то, совсем близко, ощущалось тепло, отдающееся приятными спазмами в сердце. Он точно знал, что рядом с ним шел Мияви. Его не было видно, но эту необъяснимую связь невозможно было перепутать ни с чем даже во сне. Каи уже намеревался повернуться и заглянуть в любимые лучистые глаза, как его отвлек странный звон.
Вздрогнув, ударник открыл глаза, сонно нахмурившись. Через пару минут он сообразил, что в комнате совсем темно и для будильника еще рано. До его слуха доносилось только равномерное дыхание и размеренное биение сердца любимого. Уверившись, что ему, все же, послышалось, Каи снова закрыл глаза, с желанием досмотреть сон, как раздался звонок в дверь.
— Я думал, мне это приснилось, — хрипло произнес Мияви, не открывая глаз. — И кому не спится?
Вопрос смело можно было назвать риторическим, поскольку ответа на него Каи не знал. Впрочем, подобные ночные визиты были не редкостью. Все знали, что к Ютаке можно было придти в любое время суток, и он никому не откажет в помощи, чем без зазрения совести и пользовались.
Звонок, между тем, повторился в третий раз.
— Не открывай, — неразборчиво пролепетал Мияви, сильнее прижимая к себе Каи. — Скажешь, что не услышал.
Говоря это, он прекрасно понимал, что его просьба не будет исполнена: лидер был слишком добрым и ответственным.
— Не могу, — с грустной улыбкой Каи покачал головой. — Вдруг это что-то важное.
— Да, пьяный Рейта — это очень важно, — беззлобно фыркнул Мияви, разжимая объятия. Ударник скинул ноги с кровати и, на ходу одевая домашнее кимоно, пошел открывать.
Прошлепав босыми ногами по прохладному полу, он, не глядя в глазок, распахнул дверь.
— Уруха?! — удивленно воскликнул он, увидев своего согруппника. Его удивил не сам факт появления гитариста в три часа ночи на пороге собственного дома, а вид мужчины: опухшие красные глаза, мокрые подрагивающие ресницы, лицо, покрытое красноватыми пятнами, трясущаяся нижняя губа.
— Ками, что случилось? — испуганно воскликнул ударник, ловя в объятия содрогающееся тело. Уруха силился что-то сказать, но из груди вырывались лишь протяжные всхлипы и глухие рыдания. Каи, поняв, что в таком состоянии от друга ничего не добиться, приобнял его за талию, уводя на кухню. Усадив страдальца на стул, он подтолкнул к нему пачку салфеток, а сам принялся заваривать чай на травах.
Только когда пространство кухни наполнилось ароматами трав и зеленого чая, Уруха перестал протяжно всхлипывать и лишь тихонько вздрагивал при каждом вздохе, судорожно обхватывая длинными пальцами горячую кружку. Каи старался не нарушать воцарившегося спокойствия, но нарастающее волнение терзало его изнутри, и он не выдержал:
— Кою, что случилось
Уруха, видимо, ушедший в свои мысли, испуганно дернулся и уставился на лидера. По лицу было видно, что он растерян и не знает, как объяснить свою проблему.
— Начни с самого начала, — ободряюще улыбнулся Каи, верно угадав сомнения друга.
Уруха на некоторое время задумался, бесцельно глядя в свою кружку.
— Понимаешь... — неуверенно начал он. — Я и Аой... Мы... Как бы... Больше, чем друзья.
Гитарист испуганно взглянул на своего друга, ожидая реакции на сказанное. Каи как-то загадочно улыбнулся, что ввело мужчину в ступор. Подумав, что тот не понял намека, попытался объяснить по-другому:
— Мы... С ним давно общаемся несколько... Ну, не как друзья, — пролепетал он и смущенно замолк.
— Кою, так и скажи, что вы любовники, — Юке продолжал улыбаться, и Уруха, наконец, понял эту улыбку.
— Ты знал?! — воскликнул он, округляя глаза.
Лидер кивнул, откидываясь на спинку стула.
— Но откуда?
— Я наблюдательный, — хмыкнул ударник.
На самом деле ему об этом рассказал Мияви, который стал невольным свидетелем проявления чувств гитаристов, когда те, на очередной пьянке, в порыве несдерживаемых эмоций, ввалились в спальню лидера, даже не подозревая, что кроме них, там может оказаться кто-то еще. Лишь чудом Мияви остался не замеченным, а Уруху с Аоем отвлек Руки, искавший их по всей квартире.
Уруха неверяще буравил взглядом друга, но потом, видимо, что-то решив для себя, отвернулся.
— Так в чем проблема? — напомнил Каи о цели визита гитариста.
— Он мне изменяет! Я уверен! — воскликнул Кою, закусив губу. Глаза его вновь наполнились слезами.
— С чего ты взял? — вздернул бровь ударник, подавшись немного вперед.
— Он стал постоянно пропадать надолго, я же вижу, что он врет, говоря, где именно был. Постоянная отмазка, что с друзьями в баре. Аой не любит ходить по подобным заведениям, да, и друзьями из своего окружения считает только нас, членов группы... — Уруха всхлипнул. — Раньше мы постоянно были вместе, гуляли, разговаривали, писали музыку, а теперь он отдалился от меня.
— Почему ты не поговоришь с ним об этом? — осторожно спросил Каи, заглядывая в янтарные глаза.
— Я боюсь, — признался Уруха, отводя взгляд. — Боюсь услышать, что не нужен ему больше...
Юке не знал, что сказать другу. Об отношениях гитаристов он знал очень мало, чтобы что-то советовать. Хотя, зная Аоя, он был уверен, что дело тут не в изменах или факте того, что он его разлюбил.
— Я знаю, с кем он мне изменяет, — тихо проговорил Уруха и по щеке его стекла одинокая слеза.
Подобное заявление застало лидера врасплох. Он с сомнением глядел на гитариста, ожидая продолжения.
— Ты заметил, что из постоянной компании сегодня отсутствовали двое?
Каи непонимающе покачал головой. Ему было сложно назвать кого-то определенного, кто постоянно посещал его дом. Каждый раз кто-то приходил, а кто-то отсутствовал по тем или иным причинам.
— Аой и Мияви, — нетерпеливо выпалил Уруха, отчаянно всхлипнув. Взгляд у него был как у загнанного в ловушку зверя. — Каи, он спит с Мияви.
Облегчение волной накатило на мужчину. Захотелось рассмеяться, но он благоразумно не стал этого делать, понимая, что Кою может не так понять. То, что Аой не спит с Мияви, он знал точно. Даже если на секунду представить, что любимый может ему изменить, то Широяма явно был не тем мужчиной, ради которого Мияви стал бы рушить свое счастье.
— Аой не спит с Мияви, — уверенно заявил Каи. В его голосе сквозила твердость и непоколебимая уверенность в собственном выводе. Уруха неверяще замотал головой.
— Я знаю, что говорю, Юке. Мияви давно перестал быть частым посетителем наших сборищ...
— У него много работы, — как можно более равнодушно произнес Каи.
— У нас у всех много работы, но мы находим время для отдыха. Чтобы Мияви пропустил пьянку — такого просто не может быть!
— Может, он просто влюбился? — протянул Юке, не зная, как еще можно отговорить друга от столь бредовой уверенности.
— Да, в моего Аоя! — у Кою, видимо, начинался новый приступ истерики, потому что тело вновь сотрясла мелкая дрожь, плечи поникли, а из глаз потекли крупные слезы, падая в чашку.
Каи в отчаянии закусил губу. Как убедить согруппника он понятия не имел. Меньше всего в жизни ему хотелось раскрывать их личную тайну, они так долго берегли ее, что подобный нелепый случай просто не стоил таких жертв по его мнению. Но всего лишь один взгляд на жалкий вид друга, отрезвил его упертую уверенность, как пощечина. В конце концов, что такое сокрытие их отношений по сравнению с душевным спокойствием одного из самых близких ему людей. Ведь подобная слепая убежденность могла рассорить Мияви и Уруху, а этого Каи отчаянно не хотел. Разрываясь между двумя решениями, он чуть сам не сорвался на истерику. Наконец, глубоко выдохнув, он быстро произнес, боясь в следующую секунду передумать:
— Кою, Аой просто не может спать с Мияви.
— Да, что ты все заладил, — всплеснул руками гитарист. — Я же чувствую, что...
— Он спит со мной, — выпалил Каи. Все, назад пути нет.
— Кто? — не понял Уруха, моргнув.
— Мияви. Он спит со мной, — объяснил Юке, чувствуя, как сердце замерло.
— Не неси чушь, — замотал головой Уру. — Не покрывай Аоя. Зачем вы все так со мной?
— Мияви! — выкрикнул Каи. Его голос эхом разнесся по квартире, ворвавшись в спальню, где все не мог уснуть Такамаса, прислушиваясь к приглушенным голосам на кухне.
— Зачем ты кричишь? — в голосе друга слышался упрек. Но он прервался, когда на пороге кухни появился заспанный Мияви, замотанный в зеленую простыню.
— Уруха, что с тобой? — удивленно спросил он, оглядывая растрепанный вид гитариста. Тот лишь моргнул, будто был уверен, что перед ним просто плод его воображения, галлюцинация.
— Как видишь, я говорил правду, — тихо сказал Каи, опуская глаза. Ему, почему-то, стало грустно.
— Что происходит? — Мияви переводил удивленный взгляд с одного музыканта на другого, желая, чтобы ему все объяснили. Но на кухне царило молчание.
— Вы... Вы вместе? — выдохнул Уруха, на мгновение забыв об Аое.
Юке лишь молча кивнул, ловя вопросительный взгляд любимого и отмахиваясь.
— Но... Но Аой...— лепетал Кою.
— Да, с чего ты вообще взял, что Юу с кем-то спит. Потому что сегодня его не было здесь? Так он уехал домой. Завтра на репетицию немного опоздает. Он мне сам позвонил до того, как вы пришли и предупредил, что у него что-то случилось и срочно надо ехать. Видимо, тебе он не успел сказать или просто не дозвонился. Да, мало ли, Уру. Ситуации разные бывают. Поговори с ним завтра сам. А сегодня давай спать, нам вставать через несколько часов.
Кою лишь кивнул, не зная, как оспорить столь весомые доводы. Он уже сам не понимал, с чего вдруг стал сомневаться в любовнике. И завтра он обязательно с ним поговорит. Обязательно.
— Спасибо, Каи. Спасибо за все... И я рад за вас... Действительно рад. Я пойду, наверное, — он все что-то лепетал, поднимаясь из-за стола.
— Никуда ты не пойдешь, — твердо заявил ударник. — Никуда я тебя в таком состоянии не отпущу, а тем более за руль. Ляжешь у нас, завтра на репетицию поедем вместе.
И не слушая возражений, он подхватил согруппника под локоть, уводя вглубь квартиры. Мияви поплелся за ними, до сих пор не понимая, что произошло.
Когда Уруха был уложен, Каи вернулся в спальню, где уже лежал его любимый, скользнув в его нежные объятия, достал телефон. "Сегодня ты был у родителей. И только попробуй не объясниться с Урухой" — написал он и отправил на номер Широямы.
— Ты соврал, — без упрека произнес Мияви.
— Пусть дальше разбираются сами, — вздохнул Каи, укладываясь на грудь гитариста.
Может, и нет ничего плохого в том, что об их отношениях будут знать все. Все равно дальше дружеского круга это не выйдет, а друзья умеют хранить секреты. Ведь ничего не изменилось, они все так же сильно любят друг друга. И сейчас Мияви понимающе молчит, ласково прижимая к себе любимого. Настоящая любовь выдерживала действительно тяжелые испытания, а гласность это не так страшно, когда ты уверен в любимом человеке. А они были уверены. Пока их оплетают эти тонкие невидимые нити, они будут вместе, а все остальное — воля судьбы.
— Я люблю тебя, Каи.
— Я люблю тебя, Мияви.

@темы: Кроссовер, Закончен, Кай, Мини, PG-13

---

Ящик Пандоры

[illusion of feather]

Название: Ящик Пандоры.
Автор: Laas.
Персонажи: Aoi/Ruki, Reita/Kai.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Юмор, Мистика.
Размер: Мини, 7 страниц.
Статус: Закончен.
Дисклеймер: Не мои.
Саммари: В канун Всех Святых ребята собрались вместе...
Публикация на других ресурсах: С разрешения автора. (Разрешение получено.)
От автора: Фик был написан на конкурс по теме "Хэллоуин".

***
— Меньше скептицизма, Руки, — примирительно сказал Аой, отстукивая ритм пальцами по тыкве, в которой накануне старательно делал прорези мало похожие на глаза и рот. Мацумото, глядя на мучения гитариста, громко фыркал и язвил.
Он не воспринимал Хэллоуин, как праздник. Масса атрибутики вызывала у него лишь желание закатить глаза. А тут еще решили собраться в его доме, даже не спросив разрешения. Ведь Аой идею поддержал, и не важно, что сам Широяма в этом доме не хозяин.
— Вы нашли очередной повод выпить, только и всего, — хмыкнул Руки, вертя в руках пачку сигарет и обдумывая возможность выйти покурить. – Только я не понимаю, почему в моем доме?!
— Как раз потому что ты единственный живешь в доме, — Юу улыбнулся. Его забавляло напускное раздражение вокалиста.
Огрызнуться на неоспоримый факт Руки не успел – в дверь позвонили. Скользнув губами по щеке Таки, Аой пошел открывать. С улицы донесся грозный рык басиста и заливистый смех Ютаки, прерываемый комментариями Урухи – все были в сборе.
Юу распахнул дверь, тут же подавшись назад, ибо Рейта, в маске чудовища, издал очередной гортанный рык, замахав руками. Кою, закутанный в красный плащ с капюшоном, ударил друга по запястью, чтобы тот не мешал пройти.
— Скажи, что ты в юбке, — ухмыльнулся Аой, пытаясь подцепить красный плащ Красной шапочки и заглянуть под него.
— Не дождешься, лохматый! – высокомерно фыркнул Такашима, в обуви проходя в гостиную и размахивая лукошком, в котором что-то громыхало.
— А где же пирожки? – послышался голос Мацумото, видимо, заглянувшего в корзинку гитариста. – Медиаторы?!
— У нас в доме именно этого навалом, — огрызнулся Уруха.
Аой рассмеялся, прислушиваясь к диалогу и принимая из рук улыбчивого Каи тыквенный пирог.
— А ты почему без костюма? – поинтересовался гитарист, разглядывая обычную одежду одногруппника.
— Потому что у кого-то плохо с чувством юмора, — Ютака метнул недовольный взгляд в сторону Акиры, который неуклюже пытался разуться, но ему очень мешала огромная голова чудовища, из-за которой он практически ничего не видел.
— Неужели тебе выпало быть Белль? – Аой прыснул, едва не ткнувшись носом в пирог, от которого исходил одуряющий аромат. За подобную насмешку и он схлопотал убийственный взгляд лидера.
— А кто тебя надоумил на роль Росомахи? – голос Судзуки звучал глухо и искаженно.
Юу пожал плечами, направляясь на кухню, чтобы поставить пирог. Он никому не собирался говорить о том, что мотивацией выбора костюма была любовь Руки к этому персонажу. Даже вокалисту об этом знать не полагалось. Когда он вошел в гостиную, царапая самого себя длинными приклеенными лезвиями, его любовник вертел в руках старинную шкатулку. На вид ничего особенного: чуть потертое дерево, обитое темнеющим золотом и несколько впадин, видимо, здесь некогда располагались драгоценные камни – полная безвкусица.
— Что это? – поинтересовался гитарист, направляясь к Руки, вокруг которого столпилась вся группа.
— Не знаю, — за него ответил Ютака, пристально рассматривающий странный предмет. – Лежало на пороге дома, я в темноте не разглядел, что это, решил, что посылка какая-то.
Лидер рассеянно пожал плечами, оглядев всех по очереди.
— Я эту вещь впервые в жизни вижу, — непривычно низким голосом сказал Таканори, вертя шкатулку и колупая заплесневелые стенки. Взгляд у него был будто загипнотизированный, упершийся в одну точку и ничего не видящий.
Аой невольно поежился, подходя к любовнику ближе и дотрагиваясь до плеча.
— Погоди открывать, — он не знал почему, но четко ощущал, что не стоит сейчас делать глупостей. – Завтра сходим на почту, узнаем, откуда посылка пришла и почему ее доставили столь странным образом.
— Но мне интересно, — на лице отразилось обыкновенное детское любопытство, но глаза стали еще темнее.
— Руки, Аой прав, не стоит, — подал голос из-за спины вокалиста Кою. – Мало ли, может, фанаты неуравновешенные подложили.
Юу в кои-то веки порадовался рациональному мышлению Урухи, хотя обычно это его раздражало.
— Но… — дальше фронтмен не договорил, его палец скользнул по странному замку, больше напоминающую щеколду на старых сундуках. Что-то щелкнуло, заскрежетало, засов сам скользнул вниз под ошалевшими взглядами музыкантов, которые, казалось, даже дыхание затаили, не веря своим глазам. Из ниоткуда послышалась леденящая кровь мелодия, заполняющая собой каждую клеточку замершего в оцепенении организма. Неожиданно выключившийся свет, сопровождаемый испуганным вскриком Кою, заставил всех нервно вздрогнуть и оглядеться в темноте. По стенам расплылись ужасающие тени, отбрасываемее теми самыми непонятными прорезями нескольких тыкв, внутри которых находились свечи.
В ставшем слишком громким дыхании и шорохе одежде, прерываемом тихими матами всей группы, чиркнула зажигалка единственного оставшегося курильщика. Лицо вокалиста лизнуло голубоватое свечение, преображая привычные очертания в отталкивающую маску.
— Что это было? – тихо поинтересовался Ютака, пытаясь в потемках нащупать ладонь Акиры, но никак ее не находя.
— Пробки выбило, — предположил Кою, появляясь в небольшом ореоле света зажигалки.
— Она открылась, — почти одновременно с гитаристом выдохнул Таканори, кивком головы указывая на распахнутую шкатулку, внутри которой зияла чернота – она была пустой. – Черт, я перепугался.
— Мне надо идти, — вновь подал голос Такашима.
— Куда?! – хором спросили вокалист и ударник.
— Мне надо отнести бабушке пирожков и горшочек масла, — на одном дыхании отрапортовал Уруха, не замечая вытянувшихся лиц друзей.
— Ты вжился в роль? – неуверенно протянул Ютака, не зная, смеяться ему или пугаться еще больше.
— Меня мама послала к бабушке, — продолжал гнуть свое Уруха, при этом противно ломая голос.
— Кою, это не смешно, — раздраженно буркнул Мацумото, чертыхаясь от того, что обжегся пальцем о раскаленную зажигалку. Встряхнув ладонью, он выронил их источник света, продолжая распаляться. Следом полетела проклятая шкатулка, из-за которой праздник не задался с самого начала.
— А где Акира с Юу? – вдруг поинтересовался Каи, подходя ближе к тыкве и вынимая из ее нутра свечу.
Руки замолк, только сейчас осознав, что они действительно не в полном составе. Еще минуту назад все стояли вокруг него, споря о дальнейшей судьбе старинной вещицы, а теперь ни Аоя, ни Рейты в комнате не было, даже скудного освещения хватало, чтобы понять этот факт.
— Аки! – позвал в темноту Укэ, поднимая свечу повыше и морщась, потому что горячий воск потек по руке.
— Широяма! – выкрикнул Руки звучным голосом, недовольно хмурясь и предчувствуя скандал. – Что за шутки?!
Подозрение, что в группе вменяемыми остались только он, Каи и Уруха…
— А где Уруха? – беспомощно возопил Мацумото, сообразив, что и второй гитарист бесследно исчез их гостиной.
Они с лидером переглянулись, явственно уловив испуг и недовольство в глазах друг друга. Над ними явно решили неудачно пошутить, и эти шутники получат самый незабываемый Хэллоуин, как только Руки доберется до них. От Ютаки тоже веяло недовольством. Он, конечно, был человеком с хорошим чувством юмора, но не до примитивизма же!
В коридоре послышался шорох одежды. Закатив рукава нового пиджака, Руки двинулся в ту сторону, намереваясь высказать все сразу, чтобы не было никаких недомолвок. Каи поспешил за ним, освещая путь, дабы не врезаться в какой-нибудь предмет мебели.
В прихожей обнаружился Уруха, пытающийся открыть запертую дверь.
— Уруха, что за шуточки? – угрожающе начал вокалист, сверкая разъяренным взглядом и едва ли не выпуская пар из ноздрей.
— Мне надо к больной бабушке, — гнул свое гитарист.
— Это уже не смешно! – рявкнул Мацумото, но его реплику проигнорировали, продолжая тщетные попытки едва ли не выломать дверь. Это ставило в тупик.
— Акира! – вновь позвал ударник, оглядываясь в поисках пропавшего.
В повисшей на мгновение тишине послышался нарастающий нечеловеческий рык за спинами музыкантов. Обернувшись, мужчины наткнулись на высокую странную тень, мелькающую на пороге гостиной и едва помещающуюся в широком проходе. Невольно сглотнув, все подались назад, повинуясь мимолетному страху. Бросило в холодный пот, выступившей предательской испариной на ладонях. Борясь с испугом, Ютака поднял свечку над собой, чтобы увидеть предмет их дрожи.
В неясном ореоле света появилась чудовищная голова, обросшая шерстью с длинными желтоватыми клыками и маленькими черными глазками.
— Судзуки, — прохрипел лидер, выпрямляясь и хмурясь от недовольства. – Где тебя носило? Что за шуточки? Вы прекрасно знаете, что мы с Такой не ценим подобный ю…
Остаток фразы потонул в оглушающем рыке, заставившем всех снова отпрянуть назад. На голове отчетливо зашевелились волосы от ужаса.
— Всегда бы такой бэк-вокал был, — предательски тоненьким голосом просипел Таканори, пытаясь выдать все за шутку, но даже самому не верилось в это. Уж слишком реальным было рычание и животный запах, бьющий в ноздри.
Акира сделал шаг вперед, заставив всех попятиться. Для обычной маски из латекса как-то неестественно распахнулась пасть и потекла слюна. Что происходит?
— Не тронь их, — непривычная сталь в знакомом голосе, донесшемся откуда-то слева, заставила вздрогнуть уже в который раз. В темноте вспыхнул сноп искр под зубодробительный звон стали. В круг света вышел Аой, принимая боевую позу.
Руки почувствовал, что его сердце екнуло от ужаса и осознания того, что и это был не его Аой. Да что здесь творится?
Последнее он явно выкрикнул, утопая в нарастающей панике.
— Така, уходите, — бросил Юу все тем же странным тоном, даже не одарив любовника взглядом.
Поинтересоваться, в чем, собственно, дело, вокалист не успел, испытав самый сильный в жизни шок. Под пронзительный вопль Ютаки, Акира бросился в прыжке, достойном хищника на охоте, на них. Никто не успел ни испугаться, ни упасть без чувств, ни даже слово вымолвить. Идеальная машина для убийства, с которой не справиться обычному человеку, грациозно вытянулась, готовясь обрушиться на свою жертву.
Под чистый звон стали с губ сорвался тихий стон. Аой в не менее восхитительном прыжке ринулся чудовищу наперерез, валя его на пол, справа от остальных музыкантов. Человеческий мат смешался с диким рычанием, лязганьем челюстей и треском рвущей одежды. Единственная свеча погасла в порыве сквозняка, лишая видимости. Оставалось положиться лишь на органы чувств, которые отказали все разом, задушенные паникой и страхом.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, задыхаясь от бешеного биения сердца где-то в горле, Така ринулся в сторону Урухи, утягивая сопротивляющегося гитариста в сторону гардеробной, которая по всем законам логики должна была располагаться слева. По пути он зацепил и Ютаку, в немом ужасе смотрящего на то место, где, судя по грохоту, свился клубок тел, отстаивающих свое лидерство в ситуации.
Сшибая все косяки, спотыкаясь и прикусывая губы, чтобы окончательно не впасть в панику, трое музыкантов вломились в небольшую комнату, которую фронтмен превратил в свою гардеробную. Хлопнула дверь, отрезая их от всего остального дома, даря хоть какое-то чувство защищенности. Таканори трясущейся рукой повернул ключ, выдернув его из замка и спрятав в нагрудном кармане, чтобы уж наверняка никто не вошел и не вышел. Нервно дернув выключатель, он убедился, что света нет в доме до сих пор.
Ноги не держали больше, и вокалист съехал по полированной поверхности двери на пол, скрывая голову в согнутых коленях. Из горла вырвался всхлип.
— Что это было, черт побери? !– взвыл Ютака, вытирая тыльной стороной ладони не прошеные слезы испуга.
— Мне надо к бабушке… — завел шарманку Уруха, но заткнулся под несдержанным воплем Руки.
— Да заткнись ты! – всхлипывания не прекращались, он попросту не мог унять истерику. – Юта… Это… Это был Акира.
— Я понял это, — Каи кивнул, присев на низкий обувной пуфик, скинув с него лаковые туфли.— Но как?
— Шкатулка… — только и смог выдохнуть Мацумото, срываясь на слезы.
— Да брось, это уже мистика…
— Тебя только что чуть не разорвал на куски любимый человек, а ты не веришь в мистику! – истерично воскликнул Руки. Он не видел в темной комнате дальше своего носа, поэтому даже не пытался смотреть на лидера.
Каи всхлипнул судорожно, размазав слезы по щекам. Перед глазами все еще стоял этот зверь с диким взглядом и отталкивающим запахом животного. Это просто не мог быть его Аки…
— Надо понимать, что на нас про…, — Руки сглотнул, прежде чем выговорить это слово, — проклятие не перекинулось, потому что мы были без костюмов. Но… Но почему? Ютака, соберись!
В темноте он не увидел кивка в знак согласия. Ударник нахмурился, пытаясь отогнать первый шок и заставить себя анализировать ситуацию.
— Может, это что-то типа ящика Пандоры? – предположил он, сжав пальцами переносицу.
— Что?
— Ну а что, все легенды берут свое начало из каких-то древних источников и реальных фактов. Те же братья Гримм писали свои сказки, исходя из народных сказаний.
— Сопли, — фыркнул Така, хлюпнув носом.
— Нет, изначально сказки были более жестокие, их потом просто переписывали, — возразил Ютака, вскинув голову и поморщившись от головной боли.
— Но почему Хэллоуин…
— А Хэллоуин, как и большинство подобных праздников, ведет свою историю из кельтской культуры. Прототипом был праздник «нового года», который отмечался 1 ноября. Этот день ознаменовывал конец сбора урожая и начала холодной темной зимы, времени, которое связывали со смертью. Кельты полагали, что в ночь перед новым годом, то есть 31 октября, граница между мирами живых и мертвых становилась очень тонкой, и мертвые могли приходить на землю.
Каи замолчал, вспоминая, что еще он знал об этом празднике.
— Какое отношение эта легенда имеет к нашему случаю? – Таканори удивленно моргал, совершенно забыв про панику и слезы. Он и не знал, что их лидер столь осведомлен в вопросах язычества.
— Древние верили, что в этот день в мир живых приходит Сэмайн и прятались от него за масками. Якобы, когда их лица скрываются за искусственными личинами, демон не увидит их.
— Но как эти маски вросли в Аоя и Рейту?
— Не знаю, если действительно верить в проклятие, то неизвестно, как оно может действовать, — Ютака обреченно вздохнул. За дверью послышался отчаянный визг раненного животного и лязг стали, заставив всех, находящихся в комнате, вздрогнуть от новой волны испуга.
— Существует легенда, — вдруг подал голос Уруха, -о подобной шкатулке, в которую ведьма поместила заклинание, якобы огораживающее людей от влияния потусторонних сил.
— Превратив их в чудовище и Росомаху? – с кривой усмешкой поинтересовался Укэ, не став вслух подмечать перемену в поведении Кою.
— У ведьм всегда было странная точка зрения о методах спасений и проклятий.
— Вы оба как-то подозрительно много знаете о язычестве, — тихо произнес Мацумото, прислушиваясь к шуму за дверью. От каждого рыка, воя и стона его сердце болезненно сжималось.
— И что же спасало от проклятия? – тут же поинтересовался Ютака.
— Любовь, — односложно ответил Уруха, меланхолично наматывая на палец шнурок плаща.
— То есть, я должен выйти и признаться Аою… Росомахе в любви? – скептически поинтересовался Така, вздернув тонкую бровь.
— Хм, в сказках все решал поцелуй, — задумчиво протянул Каи.
— Да Акира располосует тебя раньше, чем ты успеешь рот открыть! – воскликнул Мацумото. – Хотя… Если он чудовище…
И вокалист замолчал, погружаясь в раздумья и не веря собственным догадкам.
— Что?!
— Его возлюбленной была Белль.
— И где мне прикажешь искать бабу, косящую под Красавицу? – вспылил Ютака.
— А зачем искать, сам стань ей, — вновь подал голос Такашима.
— Кою, иди ты… К бабушке! – рявкнул лидера, нервно заламывая руки. – Кстати, ты почему больше не щимишься на выход?
— Мне удалось на время побороть это глупое стремление, — ответил гитарист. – Видимо, с перепуга.
— Но я же мужик! – привел неоспоримый довод Юта.
— Так мы тебя сейчас преобразим, — Така подскочил, но едва не упал вновь, потому что ноги все еще тряслись. – ты же сам сказал, что все сказки со временем исказились, так что мешает продолжать трактовать их не по канону.
— Что ты хочешь сделать? – подозрительный тон ударника заставил улыбнуться.
— Кою, дай зажигалку! – потребовал нетерпеливо Руки.
— Я не курю, — протянул гитарист.
— Эту лапшу ты будешь журналистам на уши вешать. Дай, говорю!
Такашима недовольно скривился, доставая требуемую вещь.
— Сейчас, — Така чиркнул, даря хоть какое-то подобие освещения. Никто не решался посмотреть на другого, старательно отводя взгляды. А вокалист стал распахивать шкафы, в поисках чего-то, о чем знал только он. – Вот!
В Ютаку полетело что-то шелковое и блестящее, а следом босоножки на высоченном каблуке.
— Что это? – не понял лидер, сообразив, что держит в руках коктейльное платье цвета яичного желтка, украшенное пайетками и тонкими цепочками. – Ты шутишь?
— Нет! Знаменитое платье Белль из мультфильма, — довольно изрек Така. – Я импровизирую.
— Да я не залезу в это! – возопил Укэ, тряся дорогой вещью.
— А откуда это у тебя? – в свою очередь поинтересовался Кою.
— Даже не спрашивай, — отмахнулся Мацумото. – Одевай, сказал!
Ударника удалось уговорить на эту авантюру. Громко матерясь, проклиная всех родственников фронтмена и обещая отомстить, если он останется в живых после встречи с басистом-чудовищем, он втиснул себя в платье. Справиться с молнией и застежками на обуви помог Таканори, пока Уруха подсвечивал огоньком зажигалки, кусая губу, дабы не расхохотаться.
— А тебе идет, — оценил Руки, слепо щурясь в полутьме.
— Вальс я танцевать не умею, в отличие от Акиры, — грубо перебил его ударник, пытаясь натянуть короткое платье пониже.
— Рей умеет танцевать вальс? – изумился Кою. Таких подробностей о лучшем друге он не знал.
— Да, и весьма неплохо.
Они замолчали, смотря в разные стороны. За дверью все еще бушевало двое проклятых, круша мебель и нанося друг другу раны. Каждый из находящихся в комнате молился, чтобы идея сработала.
— Ну, с Богом, — выдохнул Така.
— А тебя мы в Джин Грей переодевать не будем? – с издевкой спросил лидер, теперь нервно подтягивая зону декольте.
— Аой, в отличие от твоего домашнего животного, остался в своем уме, — Така задрал нос, будто это была его заслуга. – Итак, на счет «три». Уруха?
Музыканты огляделись, понимая, что гитарист снова пропал. Да что ж за напасть! Вторым открытием стало, что дверь в гардеробную нараспашку открыта. Кожа покрылась мурашками от неизвестности и ожидания расправы. Обхватив взмокшие ладони друг друга, Каи с Руки двинулись ко входу под дрожащий стук каблуков первого и бешеные удары сердца, заглушавшие все остальные звуки. Перед глазами все плыло, теряя былые четкие очертания. Инстинкт самосохранения вопил о том, что стоит остановиться.
Все произошло внезапно и действия были автоматическими. В дверях, освещенный лунным сиянием, бьющим в большое окно гостиной, появился Аой, сверкая металлическим сплавом лезвий. Не помня себя, Таканори, отпустив ладонь ударника, кинулся к нему. В голову пришла дикая мысль, но разве сложившая ситуация не оправдывает любое безумство?
Перепрыгнув тот самый пуфик и наступив на драгоценные лаковые туфли, он буквально прыгнул на опешившего Юу, впиваясь в сухие губы требовательным поцелуем и едва не валя на пол. Так же резко оторвался от любимого мужчины, срываясь в гостиную. Акиру он не встретил, в темноте распластавшись по ковру и обшаривая ладонью пол, в поисках ненавистной шкатулки.
Все внутри него полыхало от нетерпения, страха и вновь пробудившейся паники. Кровь прилила к лицу, от чего щеки буквально пылали. Влажные ладони скользили по ламинату, собирая тонкий слой пыли и натыкаясь на ненужные предметы. В руку неожиданно впился осколок стекла, видимо, тут что-то разбили, по светлому полу протянулась дорожка крови,. Но это было уже неважно, потому что Така нашел ее.
Даже не беря ее в руки, вокалист поспешно захлопнул скрипнувшую крышку. Почему-то он знал, что это поможет. Понимание пришло внезапно и теперь уплыло из сознания вместе с остатками мужества, решительности и адреналина. Мужчину сотрясала крупная дрожь, пока он быстро выдыхал в ворс ковра и едва ли снова не плакал.
Прошло очень много времени, прежде чем горячая ладонь Аоя не скользнула по плечу, поднимая с пола и заключая в объятия. На его руках не было лезвий, на лице повышенной растительности, глаза утратили животный блеск. Он снова был Широямой Юу – гитаристом Газетто.
— Мне даже целовать комок шерсти с волчьей пастью не пришлось, — облегченно выдохнул Ютака, стоя на пороге гостиной и цепляясь за косяк, потому что ноги его держали плохо. – С Аки все в порядке, проклятье утратило свое действие, как только шкатулка закрылась.
— А где Уруха? – спросил Аой, прижимая к себе трясущегося вокалиста, которого с чистой совестью сегодня можно было назвать героем.
— Пошел к бабушке с корзинкой медиаторов, — ответил Ютака, нервно расхохотавшись от осознания этого факта.
Двое музыкантов, сплетаясь в крепких объятиях, подхватили дрожащее от пережитого веселье, рассыпая факт ирреальности происходящего человеческими чувствами.
Этот Хэллоуин они не забудут никогда.

@темы: Закончен, Рейта/Кай (Кай/Рейта), Аой/Руки (Руки/Аой), Мини, PG-13

---

[illusion of feather]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[illusion of feather]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Блудни шоу-бизнеса

[illusion of feather]

Название: Блудни шоу-бизнеса
Автор: torri-jirou
Бета/Гамма: Anansie
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Кай, Рейта, Аой, Уруха, Руки
Жанр: Слэш, Юмор
Размер: Мини.
Статус: Закончен.
Саммари: О том, как молодые индисы пытались снять клип на собственные деньги.
Дисклеймер: Не мои.
Публикация на других ресурсах: Не важно - сайт, форум или личный блог. Любой перепост только с моего разрешения. (Разрешение получено).
От автора: Уважаемые, знающие матчасть, читатели! Пожалуйста, не надо мне объяснять кто в группе лидер. Я это знаю. Но фик написан почти три года назад и именно в таком виде вошел в историю. Что-либо в нем менять уже нереально, да и бессмысленно.
Рассказ полностью вымышлен и абсолютно не претендует на сходство с реальными людьми.
Посвящение: Моей первой бете, приславшей историческую смску: "Ну, согласись - Газетто же просто созданы для яоя!" *__*

Блудни шоу-бизнеса.
Или как группа Газетто готовилась к съемкам нового клипа.

Репетиционная студия группы Газетто. В дизайнерском беспорядке расставлены все предметы, используемые по ходу действия пьесы. Группа, за исключением Урухи, занимается кто чем в ожидании начала репетиции.

Рейта: (разглядывая себя в маленькое зеркальце, сердито) Кай, ты снова меня за нос укусил!
Кай: Но я же не виноват, что ты так очаровательно чихаешь!
Рейта: (вполголоса) Найду того, кто это меня часто вспоминает — загрызу. (вслух) Теперь опять придется повязку надевать.
Аой: (меланхолично) Она тебе идет.
Рейта: Она мне надоела!

Вбегает Уруха.

Уруха: Всем привет! Я получил сценарий и смету нового клипа. Снимать начинаем сегодня вечером.
Рейта: Ну-ка, дай посмотреть смету! Хм… Дерут три шкуры. Аой, глянь, сколько у нас там в кубышке.

Аой лезет на шкаф, достает оттуда большую копилку в виде хрюшки и передает ее Рейте. Руки незаметно вжимается в диван. Рейта трясет копилку, оттуда вываливаются три монетки по 100 йен. Руки вжимается в диван еще сильнее.

Кай: (взвизгивает) Ограбили!!!
Рейта: Тааак… и кто же это мог сделать?

Обводит взглядом замерших согруппников и замечает притворяющегося ветошью Руки.

Рейта: (угрожающе) Тааак.
Кай: (шокированно) Тааак.
Уруха: (заинтересованно) Тааак.
Аой: (с усмешкой) Тааак.
Руки: (не выдерживает психической атаки и трагически заламывает руки) Да! Да! Я это сделал! Убейте меня теперь, убейте! Но я же не насовсем, я взаймы. До первой получки!
Уруха: Ты только скажи, куда тебе столько денег вдруг понадобилось? В пачинко играл?

Руки краснеет и опускает глаза.

Рейта: (угрожающе) Ну?
Уруха: (заинтересованно) Ну?
Аой: (с усмешкой) Ну?
Кай: (удивленно) Ну?
Руки: На Амазоне появилось коллекционное издание моей любимой манги. Все 394 тома. (воодушевляясь) С бонусами: плакатами, музыкальным диском и автографами главных героев на каждом томе! Ограниченным тиражом. Я не мог пропустить.
Рейта: (смягчаясь) Что за манга-то?
Руки: (почти шепотом) "Кавайные тентакли"…

Немая сцена.

Уруха: (немного прийдя в себя) Ну и что делать будем? От съемок мы отказаться не можем. Режиссер импортный, улетит в свою Америку, когда еще мы модный клип получим.
Руки: (покаянно) Я могу очки свои продать... некоторые. Нет, заложить... Нет, не могу!
Рейта: (вспоминая, что он лидер группы) Значит так. Я могу пожертвовать своими сбережениями, потом вернете... с процентами, ну и будем экономить по максимуму: на гриме, на реквизите.
Все: (воодушевленно) Ура! Ура!
Рейта: Ну, за работу. Уруха, читай, что там для съемок требуется?
Уруха: (вчитывается) Тут сказано, что у Аоя должны быть красные глаза. То есть, красные линзы. Черт, это дорого.
Рейта: Ерунда, посадите его смотреть хентай. Только руки к креслу привяжите.

Привязывают Аоя к креслу, ставят на просмотр "Black Bible".

Рейта: Что дальше?
Уруха: Ну, как водится, нужны кровоподтеки у Руки на шее.
Рейта: (ехидно) Что может быть проще: набить ему морду — будут замечательные кровоподтеки.
Руки: (прячась за диван) Нет! У меня должны быть стильные кровоподтеки, мне все подряд не годятся.
Уруха: О! Я знаю. Можно ему карандашом натыкать. Будет стильно.
Руки: Так больно же будет!
Рейта: Ничего, потерпишь. Я для тебя на грим не разорюсь, не то что на обезболивающее.
Уруха: Да ладно, Рейта, не пугай его. Я могу попробовать сделать так, чтобы не больно было.
Руки: (сдаваясь) Но только аккуратно.
Уруха: Не боись, будет в лучшем виде! (читает дальше) Ой, лидер-сан, режиссер настаивает, чтобы ты был в повязке. Тут написано, что это твой уникальный сценический образ.
Кай: Ага! Будешь меня еще ругать, что я тебя за нос укусил? Видишь, люди считают, что это твой уникальный сценический образ. И очень гламурный.
Рейта: А еще некоторые люди считают, что у меня под повязкой хобот! Я не хочу ходить с "хоботом".
Кай: (мечтательно) А что? Я был бы не против, если бы у тебя был такой маленький, изящный хоботок. Им можно было бы...
Рейта: Смотрите-ка, еще один любитель тентаклей. Скажи, ты и в барабанщики поэтому пошел? (выразительно смотрит на палочки в руках Кая)
Кай: Да как ты можешь такое говорить?!! Палочки это святое!
Рейта: Даже святое? Я так и думал.
Кай: Что ты думал?! Что ты думал?!
Рейта: Вот Фрейд, например, утверждает...
Кай: (возмущенно) Что?!! Ты обсуждаешь нашу личную жизнь с посторонними? Да еще с каким-то гайдзином?! Как ты мог?!
Рейта: Да нет же, Фрейд, он...
Кай: Не желаю о нем больше слышать! Предатель!

Выбегает из студии.

Рейта: Вот дурак, ну, и куда он побежал? Еще заблудится, с его-то топографическим кретинизмом. Пойду, поищу.
Аой: (кричит) Развяжите мне руки!
Рейта: (проходя мимо, заглядывает в глаза Аою) Нет, рановато пока. Насыщенности не хватает, розовые слишком. Давай-ка еще пяток серий "Worth, Worth", там и тентакли есть.

Уходит на поиски Кая.

Уруха: (тыкает карандашом в подбородок Руки) Сиди ты тихо!
Руки: (жалобно) Но мне же больно. А ты говорил, что больно не будет.
Уруха: Я и так стараюсь, как могу, ты просто неженка. Будь мужчиной, в конце концов, не раскисай.
Руки: (хнычет) Бооольно. Ну, придумай что-нибудь.
Уруха: (некоторое время раздумывает) Хм... может так?

Впивается губами в шею Руки и ставит засос.

Руки: О! Так намного лучше. Давай дальше. Только смотри, аккуратнее, чтобы ровные были.
Уруха: (неразборчиво) Постараюсь.

Через некоторое время.

Уруха: Руки, тебя больше нигде загримировать не надо?
Руки: Надо! Надо! Вот тут надо. И вот тут. И тут! И тут!

Цензурное затемнение на сцене. Слышны охи, ахи, скрип дивана, стоны и истерические крики Аоя: "РАЗВЯЖИТЕ МЕНЯ!!!"

Затемнение пропадает. Входит Рейта.

Рейта: Нигде его не нашел, как сквозь землю провалился. А я смотрю, у вас тут работа кипит. Аой, тебя можно развязывать, глаза — кролик позавидует. Рука, какие у тебя кровоподтеки стильные получились. Молодец, Уруха!

Рейта берет в руки список реквизита и продолжает читать. Руки развязывает Аоя, тот пулей вылетает из комнаты.

Рейта: С ума сойти! Они хотят, чтобы у нас был настоящий павлин. Где же мы его возьмем?
Уруха: Можно позвать...

Входит Мияви. На плече у него висит Кай.

Мияви: Ваша тушка? Вот, получите, (скидывает Кая на диван) выловил его в Шибуе, к гайдзинам приставал. Все порывался какому-то Фрейду морду набить. Рейта, ты что, изменил ему?
Рейта: (хватается за голову и стонет)
Уруха: Мив, а ты не хочешь в нашем клипе сняться? Ради прикола и по старой дружбе.
Мияви: Да я бы с радостью, но меня Йошики-сама в С.К.И.Н. зовет. Сугизо сказал, что подарит мне сапоги, если я соглашусь, а Гакт обещал поцеловать.
Рейта: (вполголоса) Хм, странно, им-то зачем павлин понадобился? Вечно этот Йошики все идеи из-под носа уводит. (Вычеркивает павлина из списка реквизита).
Мияви: Ну, я пошел, до встречи! (Уходит)

Аой возвращается в комнату, шатаясь, со вздыбленными волосами, в порванной одежде и засосах.

Руки: (возмущенно) Эй, какого черта! Синяки — это мой сценический образ!

Аой, не обращая на него внимания, прислоняется к шкафу и медленно сползает на пол.

Рейта: Что же нам без павлина делать? Надо что-то такое же яркое на замену.
Аой: (отдышавшись) Там в коридоре порнография ходит. (в ответ на изумленные взгляды согруппников) Ну та, ходячая которая. Можно ее позвать.
Уруха: Да ведь ее тоже в С.К.И.Н. переманили.
Аой: Там вторая... или третья? Не разглядел... Ну, что, позовем?
Рейта: А может, тебе хватит?
Аой: А может, тебе завидно?
Руки: Слушайте, а что такое порнография?
Рейта: (обалдев) А?
Уруха: (обалдев) Фигасе!
Аой: (обалдев) Опа!
Кай: (молча смущается)
Рейта: (очень участливо) Руки, радость наша, скажи тогда, почему ты не хотел признаваться, что свои "Кавайные тентакли" читаешь?
Руки: (слегка смутившись) Нууу... я думал, вы будете смеяться, что я как девчонка мангу про любовь читаю.
Уруха: (поперхнувшись) Про любовь?!!
Руки: Ну да. Ты не представляешь, какие там страсти кипят. Жаль только, что никто так и не поженился.

Уруха сидит с ошарашенным видом, Аой нервно сглатывает, Рейта спешно хватается за список реквизита. Кай и Руки смотрят на всех недоумевающе.

Рейта: Так... что нам еще осталось? ... красные глаза... а, это уже есть... повязка. Тьфу ты! Ладно, будет вам повязка... А! Вот. Урухе волосы надо дыбом поставить. Ну, это просто, у нас вроде еще лак оставался.
Кай: Нет, а правда, что такое порнография?
Аой: (шепотом, восхищено) Во дают.
Уруха: (Рейте) Может показать ему?
Рейта: (рявкает) Вон отсюда, пошляк! Немедленно!

Уруха сматывается от греха (то есть от гнева лидера) подальше.

Рейта: (Каю) Я тебе вечером покажу, сладенький мой. Навсегда запомнишь.

Кай счастливо улыбается.

Уруха врывается в комнату: волосы стоят дыбом, одежда порвана, но засосов нет. Он захлопывает за собой дверь, потом плюхается на диван рядом с Руки.

Рейта: О, как хорошо, даже не надо волосы укладывать.
Уруха: Руки, меня соблазняли, но я не поддался. Я теперь только тебе верный.

Руки доверчиво хлопает глазами.

Кай: Слушайте, а что это вы все такие взъерошенные из коридора возвращаетесь? Что там такое? (Идет к двери)

Рейта и Аой одновременно:

Аой: Я же говорил...
Рейта: А ну стой!
Кай: Почему?
Рейта: Не смей туда ходить.
Кай: Это еще почему?!
Рейта: Ни почему. Я сказал, не ходи в коридор — значит сиди здесь!
Кай: А что ты раскомандовался тут? Думаешь, если ты лидер группы, то можешь и мной распоряжаться? Кай туда, Кай сюда! Сделай то, сделай это! Мне надоело! Я тебе не игрушка, и, между прочим, еще про Фрейда не забыл.
Рейта: Да я же о тебе беспокоюсь, идиот!
Кай: Ну, конечно, идиот, кто же еще! Без тебя, заботливого, вообще бы пропал. Заботится он... (внезапно срываясь на истерику) Да ты живешь со мной только потому, что я готовить умею!

Собирается убежать, но в этот раз Рейта оказывается быстрее: хватает Кая за ворот рубашки и страстно целует.

Рейта: Я передумал ждать до вечера, будет тебе порнография прямо сейчас.
Кай: Ой.
Уруха: Ай.
Руки: Ааа!
Аой: Оооо!
Рейта: Ребята, погуляйте чуток, ага? Мне тут с Каем поговорить надо.

Снова цензурное затемнение на сцене. Слышен топот трех пар ног и стук захлопывающейся двери. Ахи, охи, стоны и скрип несчастного дивана.

Цензурное затемнение исчезает. Рейта и Кай сидят на диване в почти приличном виде. Рейта прижимает Кая к груди и нежно гладит по голове.

Рейта: Ну, понял теперь, почему я с тобой живу?
Кай: (потрясенно) Ой.
Рейта: Хотя... готовишь ты тоже хорошо. А про порнографию понял теперь?
Кай: Не очень. Вот когда ты меня...
Рейта: (быстро) Ладно, дома еще раз покажу.

Уруха и Руки влетают в комнату, таща за собой Аоя, на последнем одежды почти нет, остальные весьма потрепаны. Уруха захлопывает дверь и придвигает к ней диван, прямо с сидящими на нем Рейтой и Каем. Прибежавшая троица без сил садится прямо на пол.

Рейта: (последний раз сверяясь со списком реквизита) Павлина мы так и не нашли, придется разориться на бутафорского, а в остальном — хоть сейчас на съемку.

Звонит телефон, Уруха берет трубку, слушает, лицо его постепенно вытягивается. Он несколько раз повторяет "Хай, хай", потом нажимает отбой.

Все: Что? Что случилось?
Уруха: Наш режиссер попал в аварию. Его вертолетом отправляют домой в Америку.
Рейта: Как?!
Аой: Когда?!
Руки: А как же мы?!
Кай: Он выживет?!
Уруха: Он испортил маникюр на мизинце, попал с истерикой в больницу, а там лифт был сломан и его на лестнице с каталкой уронили.
Кай: Ой, бедненький.
Аой: Интересно, вертолет долетит?
Руки: Ну вот, сняли клип, называется.
Рейта: Зато на павлине сэкономили. (тихо) Да и вообще... сэкономили.
Уруха: Так что, по домам тогда?
Руки: А как же мы выйдем, если там эта... порнография шляется?

Тишина. На лице каждого члена группы отражаются тяжелые мыслительные процессы.

Аой: (вставая) Хорошо, так и быть. Я ее... его... короче, возьму на себя и отвлеку. А вы выбирайтесь по стеночке.
Рейта: (торжественно, почти со слезами на глазах) Аой! Мы тебя не забудем!

Аой выходит. Рейта недолго подглядывает через приоткрытую дверь, потом хватает Кая и выскальзывает из комнаты. Уруха и Руки продолжают наблюдать. На лице Руки стремительно меняются разнообразные эмоции.

Уруха: Кажется, проскочили. Ну что, пошли и мы?
Руки: (хриплым шепотом) Подожди.
Уруха: (понимающе) Ааа.

Смотрят еще некоторое время, потом тихонько закрывают дверь и прислоняются к ней спиной.

Уруха: (хлопая Руки по плечу) Поздравляю, теперь и ты знаешь что такое порнография.
Руки: Не понял. А где тентакли?
Уруха: (вздыхает) Плевать на тентакли. Лишь бы свадьбу не сыграли.

Цензурное затемнение на сцене.

@темы: Закончен, Кай, Аой, Рейта, Уруха, Руки, Мини, PG-13